Билеты в Большой театр 
РАБОТА В БОЛЬШОМ ТЕАТРЕ.
Кащей Бессмертный (продолжение)
Я пела свой речитатив «Настала ночь, затихнул ветерок, благоуханный мрак кругом разлит, и волны хищные сильнее плещут, ликуйте тризну, волны, близок час, цветы... цветы...», и начинала собирать цветы и класть их в кубок. Затем вынимала меч и, подойдя к станку, начинала точить его, и в ритм музыки пела арию: «Моч мой заветный, мой друг дорогой». При каждом взмахе меча сыпались искры. Это было красиво, эффектно и так могуче звучало в музыке. Ария заканчивалась словами «мой меч». Она звучала властно, воинственно и грозно. Я вкладывала меч в ножны и, взяв кубок, уходила в терем.
Сцена несколько секунд была пуста. Но вот появлялся Иван Королевич. «Где я?— были его первые слова.— Вот тот блестящий огонек, что светлячков сиянье, сквозь лес таинственно привлек меня сюда, цветы горят, и терем здесь узорчатый стоит». Он пел о своей любви к царевне, о том, что найдет, где таится смерть Кащея, что верит его сердце — близок час желанного свидания с царевной.
Я выходила из терема и, стоя между цветами, наблюдала за Королевичем, потом приближалась к нему, и мы долго молча смотрели друг на друга. Кащеевна обращалась к Королевичу со словами: «Добро пожаловать, желанный гость. Далеко ль путь свой держишь?», и подносила ему кубок: «Питье прохладное вернет все силы и сердцу даст желанное забвенье».
Королевич выпивал кубок до дна. Кащеевна глядела ему в глаза, обольщая своей красотой. Королевич не в силах был устоять против чар Кащеевны. Он пел: «Слабеет образ милой... темен ум! Все прошлое покрылось пеленою!».
Мы пели наш дуэт, полный страсти: «Затуманился ум, рдеют щеки, как мак, дух в груди занялся... На ладье золотой, в море сладостных грез унесет нас с тобой бурной страсти волна».
Я обнимала Королевича, мы сливались в долгом, страстном поцелуе. Королевич как бы в забытье опускался на траву. Засыпая, он пел:
«Томленье сладкое проникло в душу. В очах исчезнул свет, слабеют силы...». Кащеевна со словами: «Заснул, твой час настал, прекрасный витязь. Простись с жизнью», заносила меч, но останавливалась и, нежно глядя на него, пела: «Лицо его бесстрашно и спокойно, как молод и хорош!..». Снова заносила меч и снова останавливалась в нерешимости: «Смелей, мой меч, зачем я медлю? Дочь Кащея страха не знала никогда... Смелей, мой меч!». И я уже готова была нанести удар... В это время врывался Буря-Богатырь.
Во время песни Бури-Богатыря Королевич пробуждался от сна... Я опускала свой меч. Буря-Богатырь пел, что царевна томится в плену у Кащея, зовет ненаглядного Ивана Королевича, зовет его лететь с ним к ней, а я молила Королевича: «Останься, витязь мой, останься... Забудь свою царевну... Красы моей бессильны чары, о горе, горе мне».
Буря-Богатырь и Королевич улетают. Я в ярости пела: «О, проклят, проклят будь, беспутный ветер!».
Спускался облачный занавес, и без перерыва начиналась третья картина.
Ночь. Декорации первой картины. Терем Кащея. Царевна сидит на ступеньках крыльца. Кащей спит в своем терему. Царевна — А. В. Нежданова — пела ему колыбельную песню: «Баю-бай, Кащей седой... Баю-бай, бессмертный, злой». Появлялись Королевич и Буря-Богатырь. Последний сразу улетал и оставлял царевну и Королевича вдвоем. Они горячо обнимались и пели: «Разлуки минул долгий час... снова светит счастья луч». «На крыльях ветра примчался,— пел Королевич,— чтобы тебя, царевна, освободить. Кащея смерти не нашел,, но меч дорогу нам прорубит. В путь смелей... смелей».
Они шли в глубину сцены, но появлялась Кащеевна и преграждала им путь: «Остановись, мой витязь! Бежать напрасно хочешь ты, нет выхода из царства...». Кащеевна умоляла Королевича бросить царевну: «Неужели я не лучше, не краше мои очи, объятия не жарче?..».
Королевич упрекал Кащеевну, что она завлекла его в свой таинственный сад и опоила волшебным зельем, чтобы он забыл невесту: «Моей душе ты ненавистна».
Кащеевна со слезами обещала дать свободу царевне, а Королевича умоляла остаться: «Мы в чудесный край умчимся, в моих объятиях жарких вечно счастлив будешь, витязь».
Из терема раздавался голос Кащея. Он обращался к Кащеевне: «Негодная, как прежде ль зорко Кащея смерть блюдешь ты?». Кащеевна злобно отвечала: «До смерти мне твоей какое дело!». И, обращаясь к Ивану Королевичу, с болью в голосе пела: «Красой я витязей пленяла, но ты один не бросишь взгляда, зачем неведомое чувство закралось в душу мне глубоко... Глаза горят... и стонет сердце, томлюся я... люблю... страдаю...».
В музыке удивительно красочно передавалось душевное состояние Кащеевны. Царевна, побуждаемая чувством жалости, вдруг подходила к Кащеевне, и нежно целовала ее в лоб. Впервые почувствовав ласку, Кащеевна пела: «Как сладко мне и больно стало, мои глаза впервые плачут, и как роса цветок душистый, мне слезы сердце освежают. Царевна светлая, прощай. И ты, прекрасный, чудный витязь. Любить я буду вечно и вечно плакать буду я...». Кащеевна превращалась в прекрасную плакучую иву.
Вспоминаю, как я становилась на очерченный мелом круг на полу сцены и во время моего пения передо мной вырастала ива, которая меня прикрывала, а я медленно опускалась в люк. Кащей с проклятиями, трясясь от злобы, падал мертвый в дверях терема.
Опера заканчивалась хором. Невидимые голоса за сценой пели: «Конец злому царству, нет более волшебных оков». Тучи рассеивались, показывалось голубое небо, озаренное сиянием весеннего солнца. Ворота распахивались. Царевна Ненаглядная Краса и Иван Королевич, обнявшись, медленно проходили в ворота и пели вместе с хором: «О красное солнце, свобода, весна и любовь. Буря ворота открыла, на волю... на волю... на волю. О красное солнце, свобода, весна и любовь. На волю, на волю, на волю...».
По окончании спектакля мы все, солисты, хор и миманс, выходили на авансцену, держа в руках красные маки. Это был торжественный апофеоз.
Иллюстрации к книге:
