Билеты в Большой театр 
Мои воспоминания. Юность. (продолжение)
Все эти упражнения проходили мы приблизительно в течение двух лет. Только после этого мы начали разучивать арии, сперва более легкие, а затем все труднее и труднее.
Я вспоминаю, что пела две арии Зибеля и балладу о фульском короле из оперы «Фауст» Гуно, романс Миньоны «Знаешь ли ты край», арию Розины из «Севильского цирюльника», арию Семирамиды, две арии Далилы, хабанеру и сегидилью из «Кармен» и другие. Пела я также романсы Годара, Гуно, Массне, Визе, вместе с сестрой пела дуэты из «Сказок Гофмана», дуэты Мендельсона и другие.
Я не смела спорить с мадам Липман, но при пении чувствовала напряжение, и казалось, что я пою не своим настоящим голосом, но, несмотря на это, моя учительница любила мой голос, гордилась мной и на показательных вечерах, которые она устраивала в своей гостиной, всегда завтавляла меня петь. Французский композитор Эльдэз даже посвятил мне свой романс «Помнишь ли ты...» с чудесной надписью.
На этих вечерах обычно собирались ценители музыки, представители искусства и литературы. Иногда и дедушка играл на рояле Чайковского, Шопена, Бетховена, Шумана. Мадам Липман очень любила его игру.
В Ницце мы с дедушкой часто посещали оперный театр и слушали многих выдающихся певцов разных национальностей. Здесь я впервые услыхала «Фауста», «Риголетто», «Гугенотов», «Ромео и Джульетту», «Миньону», «Манон», «Травиату», «Иродиаду», «Африканку».
Самое яркое впечатление произвела на меня опера «Кармен». Помнится, в одно из воскресений мы поехали в Фрежюс, римский цирк в двух часах езды от Ниццы. Там шла опера «Кармен» под открытым небом. Это был замечательный спектакль. Меня поразил огромный овал цирка; своды и арки его были разрушены, развалины поднимались прямо в небо. Горько пахли полынь и повилика. В трещинах развалин росла трава, иглистая, жесткая, терпкая, а по обеим сторонам развалин, журча, бежали ручейки. На развалинах было нацарапано, что Кармен будет петь знаменитая французская артистка Сесиль Кеттен.
На этот спектакль съезжались жители со всех окрестных городов: из Марселя и Тулона, из Лиона и Парижа. Как сейчас вижу этот огромный цирк. Около трех тысяч стульев стоят полукругом. Громоздятся скамейки. Все это занято пестрой толпой. А еще выше — на парапетах, на обломках старинных развалин — расселись и улеглись люди, приехавшие целыми семьями с вином и провизией. Напротив зрителей, у самой стены, прилепились жалкие подмостки, занавеса нет. Оркестр из пятнадцати человек поместился на земле. На протяжении всех четырех актов обстановка не меняется. Стол, два стула.
Но вот раздался резкий звук гонга, шум толпы умолкает. На подмостки выходит человек в сером со стулом в руке. Раздаются прекрасные звуки увертюры. Солнце светит прямо в лицо артистам, глаза их щурятся, белые зубы блестят. Наконец выбегает Сесиль Кеттен.
Высокая, бледная, одетая небрежно. Лицо ее скорее некрасиво, но движения ласковые, мягкие, вкрадчивые. У нее гордая осанка, она похожа на тигрицу. В ее страстном пении слышится вызов, ноздри раздуваются, глаза пылают страстью и вдохновением. Она оборванка, в растерзанной белой блузке и короткой коричневой юбке, а лицо царственное. Антракт. Опять раздается гонг. Опять выходит человек в сером и выносит два оловянных стакана. Это таверна. Сесиль Кеттен не танцует на столе, танцуют две балерины. Сесиль Кеттен только ходит своей гибкой, тигриной походкой, прищелкивая кастаньетами, грациозно покачиваясь, а из ее уст льется знойная цыганская песня, в которой огонь, кровь и вино. На меня пение и игра Сесиль Кеттен произвели огромное впечатление.
В Ницце было «Казино мунищшаль», на площади Массэна, где давались концерты, ставились спектакли и оперы. В «Казино» с гастролями приезжали знаменитые артисты — Муне-Сюлли, братья Коклен, Сара Бернар и Элеонора Дузе.
Великий трагик Муне-Сюлли выступал в роли царя Эдипа. Коклен-старший очень интересно читал басни Лафонтена. Сару Бернар я видела в роли Орленка в пьесе Ростана. Запомнилась мне ее стройная, изящная фигура в мундире, затянутом кушаком с привешенной шпагой. Но игра Сары Бернар показалась мне очень внешней, построенной только на технических эффектах.
Напротив, Элеонора Дузе произвела на меня неизгладимое впечатление. Я видела ее в роли Маргариты Готье в «Даме с камелиями». Ее огромные глаза горели страстным огнем, пластичные движения были чарующи, она покоряла простотой, глубиной переживаний и тончайшими интонациями изумительного голоса. В сцене с отцом Армана, когда он заставляет ее писать письмо сыну, в котором она, сознательно пороча себя, прощается со своей любовью, со своей жизнью, она на глазах точно вся каменела, застывала в своем великом горе и долго, долго молчала, смотря куда-то вдаль. Дузе любила паузы, они были у нее всегда очень оправданы, насыщены и внутренне пережиты. Этими паузами она говорила так же многозначительно, как словами.
