Билеты в Большой театр 
Мои воспоминания. Детство. (продолжние)
Вечерами на выгоне собиралась «улица»— так назывались в деревне вечерние хороводы и круговые пляски с припевами, прибаутками и частушками. Сколько времени прошло с тех пор, а я до сих пор помню частушки:
Дайте ножик, дайте вилку,
Я зарежу свою милку.
Дайте ножик повострее,
Я зарежу поскорее...
Конфетка моя леденистая,
Полюбила я милого, румянистого...
Как сейчас вижу загорелые лица парней и девушек: веселые, задорные, молодые, они отплясывали под гармошку.
Я любила смотреть, как играли в горелки. Взявшись за руки, они парами выстраивались друг за другом и, хлопая в ладоши, кричали: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло... Раз, два, три»,— и тогда последняя пара выбегала, а перед играющими стоял человек, который «горел»,— от него надо было убежать и, схватившись за руки, быстро соединиться.
Часто на берегу реки, около деревни, располагался табор цыган. ^
Они раскидывали свои шатры, вокруг стояли повозки, паслись лошади. Все кругом суетились. Цыгане плясали под бубны и пели песни. Бегали курчавые, ободранные, грязные цыганята, кипел самовар, старые цыганки мешали что-то в котелках, дымившихся на кострах. Молодые цыганки в ярких широких юбках с картами в руках шли в деревню погадать. Мы издали наблюдали за их жизнью, слушали их песни и смотрели на их пляски; мне очень хотелось подойти к ним поближе, пробраться в табор, но нам это было строго запрещено. Мы часто слышали, что цыганки крадут маленьких детей, и очень их боялись. Однажды ночью, когда все уже легли спать, мы вдруг увидели крадущуюся тень: это была цыганка, которая хотела пробраться в нашу комнату с балкона. Мы очень испугались и громко закричали... Цыганка убежала, а мы после этого долго не могли заснуть.
Я дружила с деревенскими девушками, любила слушать их рассказы, лечила больных и носила им лекарства из нашей домашней аптечки. Когда я приходила, дети сбегались ко мне со всех сторон, я им приносила «жамки» (пряники), конфеты, орехи. Женщины показывали мне свои рукоделия, и я любовалась, как они пряли, как делали домашние холстины, как вышивали петухов на холщовых полотенцах. Я сама любила вышивать по канве.
Дедушка входил во все дела крестьян, и они его очень уважали и любили. Если на деревне что-нибудь случалось — пожары, падеж скота, болезни, похороны, крестины, свадьбы,— все обращались к нему за помощью. В неурожайные годы, когда в деревнях был голод, дедушка устраивал бесплатные столовые для голодавших крестьян, а во время эпидемии холеры организовал бесплатные лечебные пункты.
Вспоминая сейчас свое детство, я невольно думаю о том, как мало я тогда понимала, насколько непосилен был труд, нелегка доля русской женщины, какими несчастными были дети, которые не могли учиться, а с ранних лет должны были работать. Невольно сравниваю свое детство с детством бедных детей; я только отдавалась своим радостным впечатлениям, будучи резвым, жизнерадостным и шаловливым ребенком.
По большим праздникам в соседних селах устраивались ярмарки, со всей округи съезжались купцы, торговцы, краснорядцы. Для нас это было большим событием. Мы с дедушкой садились на длинную линейку и ехали на ярмарку. На базарной площади устанавливались палатки, украшенные флажками, на прилавках были разложены всевозможные товары:
домотканые холсты, ленты, кружева, пестрые ситцы и платки, оусы, самодельные игрушки; сладости — пряники, орехи, рожки, стручки, семечки... Словом, глаза разбегались. На середине площади стояла карусель, крутились лошадки, корзинки, лодки, заполненные смеющимися детьми. На ярмарку приезжали кочующие акробаты со своими балаганами, они расстилали на земле коврики, ходили на голове, прыгали друг через друга и показывали разные акробатические номера. Эти худые, измученные бродячие артисты производили весьма жалкое впечатление.
А поодаль стоял шарманщик с шарманкой, на которой сидел попугай. Шарманщик крутил ручку и заунывно пел:
Зачем ты, безумная, губишь Того, кто увлекся тобой?
Наверно, меня ты не любишь,
— Не любишь, так бог же с тобой...
Мы давали старику монету, и он заставлял попугая вытаскивать из ящичка записочки. Это называлось «вытянуть счастье». На бумажках было написано предсказание судьбы, Около шарманщика стоял маленький мальчик с мартышкой на плече и пел:
Пожалейте меня, пожалейте,
Я у края могилы стою.
Иногда появлялся медвежатник в домотканом кафтане, подпоясанном красным шарфом, и вел на цепи медведя. Мишка плясал под бубен, служил, становясь на задние лапы, а потом обходил собравшихся с бубном, в который бросали медяки.
И вдруг среди общего веселья, хохота, гама и шума вдали раздавалось протяжное пение — это подходили слепцы и пели духовные песнопения и сказания о подвигах русских воинов. Слепцы шли медленно, положив друг другу руку на плечо, точно спаянные живой цепочкой,— старые люди в лаптях и в зипунах, впереди них шел мальчик-поводырь. И так проходили они пешком всю родную землю, прося милостыню.
На ярмарки приезжали и цыгане с лошадьми — покупать, продавать, менять. Как сейчас, помню молодого цыгана в красной кумачовой рубашке, жилетке, бархатных черных шароварах, высоких сапогах, на курчавую голову набекрень надвинут черный картуз, в руке кнут. Цыган норовил надуть, обмануть, подсунуть крестьянину негодную лошадь. Цыганки, держа в руках колоду карт, подходили ко всем, приговаривая: «Не жалей, не жалей... погадаю, погадаю... всю правду скажу».
Дедушка накупал нам гостинцев, и мы возвращались домой веселые, радостные, полные ярких впечатлений.
Вспоминаю осеннюю охоту в ясный сентябрьский день. Сентябрь у нас в Тамбовской губернии всегда бывал очень теплым и ясным. Пожелтевшие деревья с красными и золотыми листьями играли на солнце всеми оттенками, по прозрачному воздуху летала паутина, была пора, которая называлась «бабье лето». Охотились обыкновенно на лисиц и зайцев с гончими. В нашей местности не было лесов, только перелески, так называемые «кусты». В эти кусты пускали собак «поднимать зверя», а на опушке располагались охотники с ружьями. Таким способом объезжали все кусты. Наш отец очень любил охоту и обычно охотился с соседями. Непременными участниками этих охот были столяр Иван, портной Афанасий и земский врач.
К концу охоты приезжали на линейке и мы с дедушкой и гувернанткой. Расстилали большой ковер, раскладывали пирожки, холодную закуску и сладости. Разжигали костер и на таганке варили кулеш — пшенную кашу с салом и бараниной. Все садились вокруг, и начинался настоящий пикник, с водочкой, наливками и интересными охотничьими рассказами.
Осенью, после окончания полевых работ, справлялись свадьбы. Накануне свадьбы устраивались девичники, с песнями и причитаниями. Девушки пели песни, а невеста, накрывшись платком, плакала и причитала, прощаясь со своей девичьей волей. После свадьбы молодые обычно приезжали на наш двор, и дедушка одаривал их, а мы выходили поздравить.
А как хороши были зимние морозные солнечные дни в нашей русской деревне! В ясный день мы любили ходить к нашему пруду и смотреть, как рыбаки прорубали ломами лед, опускали туда сети и тянули их под льдом, вытаскивая шестом карасей, которые бились на блестящем льду, а маленькую рыбешку бросали обратно в прорубь. Вокруг пруда, как в сказке, стояли деревья, покрытые пушистым белым снегом.
Свешивавшиеся над прудом ветки плакучих ив зима разукрашивала фантастическими узорами. Иней блестел на солнце, застывшие снежинки искрились и играли. Я любила стоять около пруда, смотреть на эту сказочную красоту и рисовать в своем воображении разные картины: то мне представлялся былинный витязь, весь в белом, то невеста, покрытая белой фатой, то мерещились какие-то животные, то цветы, то просто неопределенные фигуры и рисунки. Потом, когда я уже стала артисткой и исполняла партию Весны в «Снегурочке», передо мной живо вставали картины нашей зимы в деревне.
Зимой мы всегда с большим нетерпением ждали рождественскую елку. Уже за несколько дней начинались приготовления, но от нас, детей, эти приготовления скрывали, и потому все было очень интересно и таинственно. Из города привозили какие-то кульки и пакеты. Дверь в зал на несколько дней была закрыта, и нас туда не пускали. В сочельник мы надевали праздничные платья, дедушка подводил нас к двери зала, которую распахивали, и перед нами открывалась изумительная картина: в темном углу стояла большая, почти до потолка, празднично убранная елка, увешанная блестящими гирляндами и всевозможными игрушками. Здесь были звери, птицы, куколки, ветряные мельницы, избушки на курьих ножках, золотые орехи, шишки, сосульки, леденцы, конфеты в разноцветных бумажках, пряники, яблоки, хлопушки; спадали бусы, золотые и серебряные нити, золотой дождь, висели пестрые бумажные фонарики, горели разноцветные свечи, а наверху сверкала серебряная звезда.
Под елкой стоял дед-мороз, окруженный подарками. На эту елку дедушка звал всех дворовых и деревенских детей. Надо было видеть их восторженные, радостные лица, горящие глаза, которые с любопытством и восторгом смотрели на елку! Они робко жались друг к другу, боясь подойти поближе. Дедушка садился за рояль и играл, а мы брали их за руки и устраивали вокруг елки хоровод, танцевали, прыгали и пели.
Наигравшись и нарезвившись вдоволь, мы подходили к дедушке, и он раздавал всем бумажные пакетики с пряниками и сладостями. Дети уходили довольные, полные самых ярких впечатлений.
В феврале у нас обыкновенно справляли широкую масленицу."В розвальни впрягались лошади, гривы их были украшены разноцветными лентами и колокольчиками. Веселые девчата и парни набивались в эти розвальни, и начиналось катанье вперегонки с визгом, пением п хохотом. В этот день люди забывали свои невзгоды и трудную жизнь. Я очень грустила, что дедушка и отец не пускали нас прокатиться с ними, а мне так хотелось быть там и петь вместе со всеми и кататься в розвальнях с бубенцами.
