Билеты в Большой театр 
В сильных икрах ног, пропорциональном сложении, крепком и красивом торсе мальчика экзаменаторы угадывали и будущую ловкость виртуозного партнера и способность к усвоению сложной азбуки классического танца. Доброжелательные реплики присутствовавших педагогов свидетельствовали о том, что конкурс будет выдержан.
Осенью 1935 года Саша оказался в классе Н. И. Тарасова – педагога мужского классического танца и прекрасного человека, которого ученики очень любили и которому восхищенно подражали. Позднее, в пору своей творческой и духовной зрелости, Лапаури отзывался о своем учителе не менее восторженно, чем в юношеские годы. «Николай Иванович, – писал он, – красивый человек, причем в чеховском понимании красивого, то есть не только внешне, но и внутренне. Я встречал такие цельные натуры чрезвычайно редко. Николай Иванович был строгим, но справедливым. Он был мастером мужественного танца, что так выгодно отличает его учеников от рафинированно-женственных танцоров Запада».
Занятия в училище начинались в девять часов утра и продолжались до трех, а то и четырех часов дня. Ежедневная работа у той самой, поначалу вызвавшей недоумение палки доставляла много хлопот. Не все сразу получалось: ноги и руки первоклассника с трудом выполняли незнакомые упражнения, уложенные в жесткий каркас размеренного ритма музыки. Урок классического танца всегда бывал первым и продолжался два часа. Затем следовали другие дисциплины, среди которых самая любимая – математика. Вел этот предмет всеми обожаемый Б. А. Нурик, сумевший привить мальчишеской аудитории любовь к своему предмету. Обаятельный и умный человек, он учил своих беспокойных питомцев неустанно работать, развивал в них любознательность.
Лапаури повезло: здесь, в училище, как и в семье, его окружали люди увлеченные. «Конечно, увлеченность – необходимое качество во всякой специальности, но педагог без увлеченности – это ничто. И поэтому некоторые учителя, которые, безусловно, знали свое дело, но не сумели зажечь учеников, так и оставили для нас свои предметы непрочитанной книгой», – говорил он позже, будучи уже известным педагогом.
Желание не отставать от своих сверстников, даже быть заводилой, заставляло мальчика искать применения своим способностям в различных интересных делах. В классе он организовал общество «Белый клык», название для которого было заимствовано у любимого писателя Джека Лондона. Ребята единодушно избрали организатора вожаком общества. Мальчишеский коллектив издавал свою стенную газету, и Саша стал ее редактором. Первый «писательский» опыт вскоре пригодился: в феврале 1936 года в театральной многотиражке «Советский артист» появилась заметка Саши Лапаури, в которой он делился впечатлениями о своей новой школе. Школа пришлась ему по душе, и даже жесткая дисциплина и изнурительный труд не тяготили новичка.
Было еще одно обстоятельство, которое вдохновляло одиннадцатилетнего Лапаури на лидерство среди одноклассников. Среди ровесниц была девочка Рая Стручкова, которую за живость ума и характера все называли Стручком. Многое из того, что замышлял Лапаури в классе, делалось именно во имя этой хрупкой большеглазой девочки, подстриженной под мальчика. Даже занятия фотографией, в которой он добился неплохих результатов, были следствием первой влюбленности впечатлительного подростка. Впоследствии танцовщик вспоминал: «Мне казалось, что только я один могу почувствовать такое, что никто до меня и после меня так любить не будет. И я решил объясниться!»
К этому побуждала глубина большого, до конца еще не осознанного чувства. Но мальчика одолевал страх, сердце замирало от мысли, что предстоит открыть то, что было так важно, так сокровенно для него самого и что, возможно, оставит равнодушной его избранницу.
Свое состояние Лапаури очень хорошо передал сам: «Как только я приближался к будущей моей жене, а я влюбился именно в нее, то разговор дальше темы соревнования в учебе не шел. И вот однажды, играя в прятки на дне рождения своего товарища, я залез под стол, накрытый большой скатертью, и оказался лицом к лицу с предметом моей любви. «Я тебя люблю!» – произнес я и почувствовал жар. «Я тоже», – услышал я в темноте, причем настолько быстро, что я оторопел. Жена, между прочим, запомнила особенно ясно это мое признание под столом!
