Билеты в Большой театр 
Ранее: Часть 159
Габович называет имена тех, кто в эти дни принимал участие в спектаклях филиала или в выездных бригадах. Это были певцы: Н. Обухова, Е. Степанова, Е. Катульская, М. Баратова, Н. Ханаев, Н. Чубенко, С. Панова, А. Махова, С. Лемешев, Н. Озеров, И. Бурлак, А. Орфенов, Д. Головин, С. Юдин, A. Садомов, В. Малышев, Г. Пасечник, А. Бобков, В. Политковский, Л. Савранский, Р. Марковский и др.; артисты балета: Т. Бессмертнова, Л. Банк, В. Кудрявцева, А. Руденко, В. Голубин, В. Смольцов, B. Рябцев, А. Булгаков, С. Чудинов; балетмейстеры: И. Смольцов, Е. Долинская; дирижеры: С. Сахаров, А. Чугунов, Н. Краморев; художники: В. Максимов, Л. Федотов и В. Лужецкий. «Пусть простят, если кого-нибудь забыл...» — просит извинения М. Габович, приводя этот перечень, свидетельствующий о весьма сильном составе исполнителей «филиальских» спектаклей и концертов.
Когда спектакли прочно вошли в военный быт Москвы, в них стали принимать участие и другие крупные артисты Большого театра, наезжая на «гастроли» из Куйбышева, в том числе И. Козловский, М. Рейзен, М. Семенова и др. Спектакли и концерты начинались в два часа дня, позднее было нельзя — мешали бомбежки и быстро надвигавшаяся темнота — стояла уже глухая осень. Да и во время представлений случались по три-четыре воздушных тревоги. По инструкции в такие моменты необходимо было всю публику отправлять в бомбоубежище метро «Площадь Свердлова». Но публика, несмотря ни на что, обычно требовала продолжения спектакля. Артисты в крайнем случае «отсиживались» в своих уборных, оркестранты же оставались на своих местах.
Время ведь рассчитывалось по минутам. «Помню такой случай. Шел «Евгений Онегин»,— пишет М. Габович.— Со мной рядом в ложе сидел командующий ПВО города Москвы. На сцене С. Лемешев только что своим изумительным голосом задал классический вопрос: «Что день грядущий мне готовит?» И как раз в этот момент сообщают, что в городе объявлена воздушная тревога. Как быть? Прервать спектакль? Я наклоняюсь к командующему и сообщаю на ухо суть дела. Он отвечает: «Подождите». Выходим в аванложу. Он набирает номер телефона. Задает вопрос: «Сколько? Каким курсом летят? Какие квадраты? Как встречают?»
Выслушав ответы и немного подумав, говорит: «Можете продолжать». Но после греминского бала — опять тревога. Снова наклоняюсь к командующему. Снова поднимается телефонная трубка, задаются те же вопросы и... ответ: «Прекращайте спектакль. Ситуация опасна. И, может быть, на длительное время». И так было почти каждый день. С той только разницей, что командующий не мог бывать у нас часто, и мне приходилось самостоятельно решать, как складывается ситуация,— прерывать или продолжать спектакль. Так шел «сезон». «Но я не припомню случая, чтобы «Севильский цирюльник», например, не пошел из-за болезни Катульской, чтобы «Травиата» сорвалась из-за Степановой или из-за недомогания не смогла бы принять участие в концерте Обухова...» — писал С. Лемешев.
Сергей Яковлевич, заболев в начале войны воспалением легких, потом пел в филиале и, по его словам, собирался вскоре присоединиться к «куйбышевцам». Но генерал Журавлев, командующий воздушной обороной Москвы, при встрече с артистом на одном из концертов сказал ему: «Как хорошо, что вы остались! Сейчас так важно, чтобы театр работал, чтобы бойцы могли отдохнуть, послушать музыку перед тем, как идти бить «фрицев». Москвы им не видать, а вы здесь нужнее». И артист остался, пока тяжело не заболел... Еще до конца 1941 года репертуар филиала уже насчитывал семь спектаклей — пять опер и два балета. В 1942 году поставили заново «Тоску», «Севильского цирюльника» (режиссер С. Юдин), балет «Дон-Кихот» в новой сценической и музыкальной редакции, при участии М. Габовича и К- Голейзовского, возобновили «Лебединое озеро», «Коппелию», «Шопениану» и «Баядерку».
Аудиторию театра составляли в основном бойцы и командиры с ближних к Москве военных позиций, отпускники, партизаны, прилетавшие в Москву из глубоких неприятельских тылов, военные корреспонденты, рабочие оборонных заводов, служащие... Все жаждали попасть на спектакли, которые, по словам зрителей, вселяли в них бодрость и уверенность в победе. Несколько позднее Алексей Толстой в одной из своих статей в «Правде» писал: «На днях смотрел в Большом театре балет «Лебединое озеро». Танцевала Марина Семенова. Театральный зал гремел, кричал, неистовствовал — так возвышенно-прекрасно, так совершенно было русское искусство. Чайковский и Семенова создали в этот вечер национальный праздник торжества красоты. Мы все, весь зал чувствовали: да, мы умеем воевать, и мы умеем танцевать, наша воля создает великие армии и совершенную красоту...».
Продолжение: Часть 161
