Билеты в Большой театр 
– Баланчин поставил для вас несколько балетов. Не могли бы вы рассказать, как работали с мистером Би над каким-нибудь из них?
– Самый красивый балет из тех, что он поставил для меня, – на музыку цикла фортепианных пьес Шумана. Он так и называется «Танцы Давидова братства» Роберта Шумана. Я изображал в этом балете самого композитора – редкий случай, когда Баланчин поставил балет с каким-то подобием сюжета, да и то его «принесла» сама музыка. Вот тогда он много говорил на репетициях, но опять-таки не о своей хореографии, а в основном рассказывал о жизни Шумана. В балете действовали Шуман, его жена Клара, Флорестан и Эвзебий – два выдуманных Шуманом персонажа, две половинки, две стороны его личности, естественно, принимавшиеся спорить друг с другом в чаду больного воображения сходящего с ума композитора. Но до сюжета в буквальном смысле слова все-таки было далеко. Балет был поставлен для четырех пар, которые очень сложно пересекались между собой и влияли друг на друга. Клару Вик танцевала Карин фон Аролдинген. А Сьюзен Фаррелл – юную Клару, которую я, Шуман, представлял в своих фантазиях. Этот балет, созданный Баланчиным в 1980 году, потом очень долго не исполнялся. Но несколько лет назад, я читал в газетах, был возобновлен, разумеется, уже с другим составом исполнителей.
– Некоторое время у вас была собственная труппа «Молодые звезды балета». Кто эти звезды? 
– Я объединил нескольких своих бывших студентов – из тех, что учились у меня в последние десять лет. Строго говоря, это была не труппа, а скорее гастролирующая группа артистов. Главным премьером был Итан Стифел, в то время (это было семь лет назад) работавший в труппе «Нью-Йорк Сити балле». Не в традициях этой труппы поощрять такие вещи, но поскольку в течение двух лет я был педагогом Итана и, как мог, натаскивал его, Петер Мартинс позволил ему выступать в составе моей труппы. В «Нью-Йорк Сити балле» ведь не существует персональных педагогов, которые бы что-то ставили для артиста, вообще предметно занимались его судьбой. Такого вообще практически нигде нет, может быть, в Парижской Опере, но все равно и там это не так ярко выражено, как в России. Была у меня и одна русская девочка, из Перми, – Юлия Машкина. Она не моя студентка, но я работал с ней, когда возобновлял в Пермском театре «Кончерто барокко». И для нее мне нашли партнера в Парижской Опере – Пьера-Франсуа Виланоба, теперь он премьер в Балете Сан-Франциско.
– Как вы относитесь к тому, что Итан Стифел перешел из «Нью-Йорк Сити балле» в Американский Балетный театр?
– Когда мы с ним работали вместе – ему было семнадцать, а мне, наверное, сорок два (и я еще танцевал), у нас было такое излюбленное высказывание – ‘Do what you have to do’ («Делай то, что ты должен делать»). Мы часто говорили это друг другу. (Обратная сторона медали: не делай того, что ты не должен делать. Это как у Шекспира – быть ли не быть? Делать или не делать?) Мы всегда следовали этому принципу, принимая те или иные жизненно важные решения. Итану нужно было сделать то, что он сделал. И оказалось, что это был очень умный шаг – сейчас он мировая звезда. Он сделал абсолютно правильный выбор.
– В последнее время вы работаете не только в Датском Королевском балете, но и в труппе Петера Шауфусса, причем и ведете класс, и даже танцуете. Какой у вас сейчас репертуар?
– После того, как он руководил Английским Национальным балетом, а потом балетом «Дойче Опер», Петер вернулся в Данию и заключил контракт сроком на семь лет с Датским Королевским балетом. Но вскоре стало понятно, что ничего не получается, и его контракт был расторгнут. Тогда – это было лет шесть назад – он основал собственную труппу. Она базируется в Холстебро, маленьком городке к северу от Копенгагена, который теперь мой друг грозится покинуть, потому что никак не добьется, чтобы ему построили приличное театральное здание. Я помогал ему с самого начала. Не только вел классы, но и принимал участие в поисках студии, где мы могли бы работать. А потом Петер начал ставить и предлагать мне роли в своих балетах. Танцевать мне уже не хотелось, но я не мог его огорчить. У меня несколько ролей. Например, в балете «Ромео и Джульетта» я изображаю Патера Лоренцо. Очень интересная и танцевальная партия. В балете по Хансу Кристиану Андерсену я, конечно, представляю самого Андерсена. На протяжении всего спектакля не ухожу со сцены и тоже много танцую. Между прочим, вполне приличные были рецензии в газетах.
– Баланчин расстраивался, когда артисты плохо танцевали его балеты?
– Нет. Вот такой парадокс: с одной стороны, тиранил и добивался немыслимого совершенства, а с другой, абсолютно не переживал, когда на сцене что-то не выходило. Мол, бог с ним, забудем и пойдем-ка куда-нибудь пообедаем. Джон Клиффорд как раз вспоминал здесь, в Москве, как они с Баланчиным приехали ставить какой-то балет в Римскую Оперу. Артисты явились на репетицию в громоздких кроссовках. Клиффорд ахнул и стал возмущаться. А Баланчин сказал: «Да брось ты, пойдем лучше погуляем по Риму. Они все равно не станцуют, неважно в кроссовках или без». Для него главным было что? Do what you have to do. А он всегда знал, что ему нужно делать. Когда открывался его театр в Нью-Йорке, зал был заполнен наполовину, и оркестр мешал зрителям как следует видеть ноги танцовщиков. Но Баланчин не волновался. Он знал, что делает. Знал, что придет время для его балетов.
Интервью Натальи Шадриной
Журнал «Большой театр», 2004 год
