Билеты в Большой театр 
– Изначально балет был поставлен в декорациях и костюмах. Вы знаете какими они были, и почему Баланчин отказался от них?
– Я плохо их помню, поскольку видел только на фотографиях. В «Четырех темпераментах» Хиндемита артисты тоже поначалу были одеты иначе. Это было что-то невероятно нелепое – длинные юбки, огромные смешные шляпы. Танцевать в этом было решительно невозможно, что Баланчин, естественно, очень быстро понял и все это убрал. По–моему, во что-то подобное, чуть ли не в шляпы с перьями и, безусловно, куда более длинные юбки, чем сейчас, были одеты танцовщицы и в «Кончерто барокко».
– Наверное, тогда им было за что спрятаться?
– О да! Тогда было.
– То есть Баланчин не искал легкой жизни для артиста?
– А вот об этом говорила на пресс-конференции Виолетт Верди. И я могу только повторить ее слова. Каждое утро, просыпаясь, ты никогда не знал, что тебе сегодня преподнесет Баланчин. Едва ты вчера успел почувствовать себя комфортно в какой-то комбинации или фрагменте, как он сегодня начинал показывать что-то совсем новое, что-то другое.
– Джон Клиффорд все на той же пресс-конференции назвал еще и наиболее восприимчивых к хореографии Баланчина артистов – из тех, с кем ему пришлось репетировать в Большом театре. А вы не назовете?
– Из тех, с кем работал, выбирать не буду. Я такого никогда не делаю. Светлана Захарова, если захочет, может стать идеальной баланчинской балериной.
– Вас устраивает ваша роль постановщика, воспроизводящего чужие балеты?
– Да, потому что это балеты Баланчина. Я люблю свою работу. Настолько, что даже думаю: моя жизнь слишком коротка, чтобы я тратил ее на что-то другое. Я хочу преподавать, хочу давать классы. И мне бы очень хотелось делать это здесь, в России. Я очень люблю Россию, русских людей и русский танец. Думаю, моя датская школа плюс опыт, приобретенный у Баланчина, могли бы найти здесь прекрасное применение.
– Где именно? 
– В Большом театре. Конечно же, в первую очередь я говорю о нем.
– Ваши первые впечатления от России, от Большого театра были юношескими, почти детскими, можно сказать. Они уже тогда были достаточно сильны, чтобы вы полюбили и нашу страну, и наш балет?
– Детство, если уж на то пошло, вообще источник сильных впечатлений. Я действительно был очень молодым человеком (мне было 19 лет), когда впервые приехал в Россию, чтобы участвовать в вашем Первом международном конкурсе артистов балета, который проходил в Большом в 1969 году. Приехал со своим датским другом Петером Шауфуссом, впоследствии ставшим солистом, как и я, и тоже поработавшим с Баланчиным. Это был очень ценный опыт.
Дания – маленькая страна, а датский балет – один из старейших в мире, что заставляет нас слишком хорошо думать о себе. Мы не очень много видим. Васильев и Максимова к нам не приезжали. Они, конечно, уже выступали к тому времени на Западе, но не в Копенгагене. И вот мы приехали и увидели их в Москве. В «Щелкунчике» Григоровича – этот балет был показан на открытии конкурса. И в «Спартаке». То первое впечатление от этих спектаклей сохранилось на всю жизнь, поскольку они показались мне феноменальными. Я не думал, что такой танец вообще существует на свете.
– В те времена у нас не было принято обыгрывать такие вещи, иначе никто не удержался бы, как и я не могу удержаться сейчас: вы, Адам, на конкурсе танцевали с Евой. Ваша партнерша впоследствии стала всемирно известной балериной Евой Евдокимовой. Сводила ли вас с ней судьба после московских выступлений?
– Нет, к сожалению. Ведь я вскоре уехал в Америку, а Евдокимова, хотя была американкой, осталась в Европе. Но тоже покинула Датский Королевский балет и отправилась в Западный Берлин. Она танцевала с Нуреевым, и вообще у нее были очень хорошие партнеры. Она сама была прекрасной партнершей. Какое-то время, насколько я знаю, она была одной из самых востребованных и высокооплачиваемых балерин в Европе. Наподобие Сильви Гиллем. Думаю, такой же будет и Светлана Захарова.
– Я правильно поняла: вас настолько потряс русский балет, что вы решили уехать в Америку?
– Я решил стать лучше. И уехал в Америку потому, что меня пригласил Баланчин. Пригласил по рекомендации Петера Шауфусса и Петера Мартинса. Я перелетел через океан, показался ему, и он взял меня в качестве премьера.
– Как вы думаете, почему Баланчин, создавая собственную школу, собственный стиль, постоянно приглашал к себе носителей датской школы – танцовщиков и педагогов?
– Сотрудничество Баланчина с Датским Королевским балетом можно условно разделить на два периода, с интервалом где-то в полгода. Его позвали туда в начале 30-х годов и сначала попросили поставить балеты Фокина и Мясина. Он принял это приглашение, хотя ему, конечно, показалось странным, что ему не предложили возобновить его собственные постановки. А затем он уже ставил свои балеты – и знаменитого «Аполлона», и ныне совершенно забытого «Барабау». Вот тогда он хорошо узнал датскую школу, оценил и полюбил ее. Ему очень нравились и манера, и техника танца, особенно связующие движения. С тех пор он никогда не терял контакт с Данией, Датским Королевским балетом и его стилем. Эрик Брун был первым артистом Датского Королевского балета, кто начинал танцевать у Баланчина. Они два раза попробовали работать вместе, но из этого ничего не вышло. Эрик был слишком большой звездой и не выносил сильного давления. Баланчин ведь воспитывал артистов, заставляя переживать стрессовые ситуации. Я не хочу сказать, что он создавал их намеренно, но считал, что мы должны уметь их преодолевать. Кроме того, он всегда показывал, что он босс, а все остальные – нет. Никто не мог произвольно выбирать себе ни партнера, ни темп, в котором танцевать. После Бруна – где-то году в 67-м – появился датчанин Петер Мартинс, нынешний директор труппы. Потом приехал Петер Шауфусс, потом я. Следом прибыли Иб Андерсон и Николай Хьюббе. Сейчас танцуют Нилас – старший сын Петера Мартинса и датская девочка из кордебалета. Баланчину действительно очень нравилась датская школа. Поэтому у нас некоторое время работал замечательный педагог Стэнли Уильямс.
Продолжение...
