Билеты в Большой театр 
Ранее: Часть 84
У меня создалось впечатление, что «Руслан и Людмила» в Большом театре — это «спектакль молодых». В нем, действительно, занято много молодых артистов и артистов, принадлежащих к среднему поколению. Но дело здесь, по-видимому, не в возрасте, а в той увлеченности, художественной пылкости, с которой исполняют свои вокальные партии и сценические роли артисты. Они, по-моему, сами искренно наслаждаются красотой музыки, наивной и мудрой прелестью сказки и щедро делятся своей радостью со слушателями-зрителями. Понятно, что в этом заслуга и исполнителей и руководителей постановки. В первом составе Людмилу поет известный мастер — Б. Руденко (солистка Киевского Государственного академического оперного театра). В ее пении и игре присутствуют драгоценные черты — юность, свежесть, непосредственное чувство красоты. Созданный ею образ многогранен, полон жизни. Ее Людмила обаятельна, душевна, переменчива, грациозна.
С подлинно славянской задушевностью и теплотой льются певучие «прощальные» фразы каватины, «бесконечная» мелодия арии из четвертого акта, дышит энергией и гордой силой отповедь коварному похитителю («Безумный волшебник»). Удаются Руденко и характерные моменты партии: лукаво-кокетливые обращения «Не гневись, знатный гость», прелестно исполненные в «говорной» манере триольные фразки начальной мелодии каватины («...родитель дорогой»). Свободно и легко несется голос певицы в труднейших колоратурах, не утрачивая в них своего тембрового обаяния. Пленяет своей мягкостью, «легатностью» кантилена. Большую работу проделала и другая исполнительница — К. Кадинская. Ей, конечно, трудно состязаться с опытным мастером, но молодая певица хорошо справляется с огромными трудностями партии (правда, временами чувствуется недостаток свободы в виртуозных местах), она выразительно поет, создает свой образ героини, который, пожалуй, ближе к поэме Пушкина (игривость, своенравие юной девочки), чем к опере.
Одно из ярчайших впечатлений от спектакля — это выступление Е. Нестеренко — Руслана. Артист создает исключительно живой, богатый красками, вполне законченный «портрет». Высокая музыкальность, сценический талант сочетаются в Нестеренко с серьезной духовной культурой, тонким интеллектом,— словом, с «художественным умом». Его Руслан целен и многолик. То он — чистый и даже внешне наивный юноша, с восторженными, доверчивыми глазами (начало оперы) . То он — глубоко чувствующий и мыслящий, романтически настроенный герой («Времен от вечной темноты»). То он — могучий богатырь, дитя языческой эпохи («Дай, Перун»). Е. Нестеренко — обладатель отличного, вполне обработанного голоса, его манера пения благородна, художественно богата. Потому, не обладая столь мощным, как у знаменитых басов Большого театра, голосом, он «видится» и «слышится» подлинным глинкинским Русланом. Ему великолепно удаются певучие места (в частности, ларго из арии, «дуэт счастья» в финале), превосходно исполняет он и речитативы (например, в сцене с Финном). Признательная публика по заслугам награждает артиста горячими аплодисментами. Отличный Руслан и А. Ведерников.
Он создает более мужественный, может быть, более строгий образ былинного богатыря. Ярче исполнение артиста в героических эпизодах, хотя очень хорошо, выразительно поет он и в лирических сценах. Его работа тоже вполне законченная, мастерская. Давно, я думаю, не было такого Ратмира, какой появился перед нами в исполнении молодой артистки Н. Григорьевой (мне не довелось услышать Т. Синявскую). Она прямо создана для этой партии. Редкостной красоты голос — классическое «глинкинское контральто», идеально подходящее для Ратмира и для Вани (а также для Леля, Нежаты, Кончаковны), мощное и бархатисто-ласкающее, ровное во всех регистрах. Голос послушен певице и в широкой кантилене и в подвижных, с «мелкими нотами», мелодиях. Подошла к образу юного хазарского хана и высокая, стройная фигура Григорьевой.
Артистка свободно и уверенно держится на сцене, естественно «живет» в образе. В нем нет излишней «сладостности», изнеженности, хотя необходимый колорит чувственного в пении ярко выражен. Притом этот Ратмир юношески и по-восточному горяч, импульсивен, благородно рыцарствен. Может быть, хотелось бы еще большей, местами стихийной, увлекающей страстности в исполнении. Огромное наслаждение Григорьева доставляет и в труднейших своих вокальных номерах, и в ансамблях, где партия Ратмира с особенной любовью сочинена композитором (упоительная мелодия «Брег далекий, брег печальный»). Одно лишь меня обеспокоило. В коде арии третьего акта я на двух спектаклях замечал утомление певицы (потом, после отдыха, в труднейшем романсе пятого акта, голос Григорьевой звучит с прежней свежестью). На это следует обратить внимание и искать решение проблемы, видимо, в совершенствовании вокального мастерства. Такой голос — сокровище, его необходимо беречь.
Продолжение: Часть 86
