Билеты в Большой театр 
Ранее: Часть 83
Как можно было убедиться из разбора спектакля, эти восстановления не были формальной, «академической» данью уважения к Глинке. Хочу здесь подчеркнуть, что они стали, по существу, возможными и необходимыми в созданной дирижером музыкально-исполнительской концепции. Убежден, что работа над постановкой «Руслана» протекала во многом как коллективный творческий процесс и что дирижер вовсе не был фигурой пассивной. Во многих местах я чувствую его творческую инициативу. В исполнении музыки я с удовлетворением отмечаю достигнутый высокий и в целом ровный художественный, академический (в высоком значении слова) уровень. Музыка звучит выразительно и сочно, передана прозрачность и красочность партитуры, ее поразительная тембровая пластичность. Оркестр, хор, солисты уравновешены в стройном звучании, все оказывается «на своем месте». Упоминаю о последнем потому, что исполнение глинкинских произведений всегда требует величайшей точности, ясности и законченности. В этом — прежде всего заслуга Ю. Симонова. Известно, что каждая работа, каждое исполнение на концертной эстраде, в театре — экзамен.
Дирижер, поставивший и блестяще исполняющий две труднейшие оперы — «Псковитянку» и «Руслана»,— заслуживает и уважения, и признания. Основная драматургическая линия спектакля (борьба добра и зла), его действенный «нерв» ярко выражены в трактовке Ю. Симоновым глинкинской партитуры. Ряд дирижерских решений привлекает внимание своей особой выразительностью и порой необычностью. Музыкальные образы «киевского» мира переданы крупно, динамично, с увлекательным темпераментом. Ю. Симонов нашел, мне кажется, очень верный, художественно целесообразный темп ( в разных его градациях), преобладающий в начале оперы, начиная с увертюры. Она исполняется без ненужной торопливости — потому и полнозвучно, и легко; музыка «успевает» блеснуть богатством красок своей мелодической красотой, своими контрастами.
Мощно и выпукло звучат стремительные и героические хоры Интродукции, необычайно рельефно передается архаичный характер языческого «заклинания» божества любви в хоре «Лель таинственный» Ясно слышимые долгие звуки в концах фраз дают возможность слушателю прочувствовать колоритную лапидарность унисонов, древний склад языческого гимна. Равным образом крупно и сочно, со всей энергией проводит дирижер богатырские эпизоды в заключении первого акта (ансамбль «О, витязи»), хор «Погибнет» и великолепный Антракт в четвертом акте (эта «руслановская» музыка звучит с невероятным, могучим напором) последнюю «киевскую» картину.
С должным блеском исполняются и «Восточные танцы»; в «Турецком» подчеркнута «экзотичность» музыкального образа (кульминационное проведение темы); в «Арабском» дирижер «со смаком» преподносит одну из самых удивительных находок Глинки — «варварское» двухголосие (динамическая реприза) с «дерзким», совершенно «прокофьевским» движением нижнего голоса (одни духовые) вниз и «упрямым» возвращением вспять; в блистательной «Лезгинке» все живет и искрится, поражают своей «современностью» яростно-клокочущие, «дикарские» звучности духовых (кода). Прекрасно звучат и «тихие» страницы партитуры — бережно, с любовью передана их нежная, благоухающая красота (например, вся лениво-томная музыка Ратмира). Особо хочу сказать о музыкальном воплощении дирижером образов зла. Меня просто поразила сцена похищения Людмилы вместе со следующим за ней гениальным каноном «Какое чудное мгновенье» и потрясающим хоровым эпизодом «Что с нами?».
В этой сцене спектакля главную роль берет на себя музыка (постановщик тактично отступает на второй план). Дирижер устанавливает, как кажется, предельно медленный темп, вкладывая в каждую тему, мелодический оборот, гармонию максимум содержания. Как будто в первый раз слышишь эту хорошо известную музыку. Подавляюще звучит лейтмотив Черномора, могучая и неслыханно грозная волна звуков все затопляет и застывает в мрачном и величественном рокоте оркестра. Поистине бесконечно тянется педаль валторн, полны какой-то фатальной беспомощности робкие «аккорды оцепенения». Невольно поддаешься очарованию великого искусства композитора, когда как загипнотизированные льются голоса певцов, канонически повторяя одну мелодию, когда далее в хоровом эпизоде (с поразительно картинными арабескам» флейты) «видишь», как замерло все живое, и только небо сияет своей вечной красотой... Здесь образы зла встают перед нами во всем своем громадном, эпическом масштабе, а по закону контекста слушатель подсознательно чувствует к богатырскую мощь вступающих в борьбу со злом сил добра, человечности.
Глубокое впечатление производит и исполнение Антракта ко второму акту — в музыке все зыбко, «затененно», полно беспокойства, значения, в ней скрыто ощущение ведовства, магии. Логично готовит дирижер вспышки повелительности: всеми «музыкальными событиями» как будто управляет, «режиссирует» тема Наины, ясно ощущается драматургическая нацеленность этого оркестрового вступления на ход музыкально-сценического развития в последующих картинах (сложные перипетии странствования витязей)...
Продолжение: Часть 85
