В августе 1926 года состоялся традиционный сбор балетной труппы Большого театра. Это был первый театральный сезон для нас, вчерашних учениц,— незабываемое событие в жизни каждой молодой артистки. Встретившись с подружками по выпуску, мы стайкой направились на сцену, где при свете двух больших юпитеров прогуливались артисты. Они весело, приветливо здоровались друг с другом, ласково кивали нам. Со всех сторон слышались рассказы о проведенном отпуске, разговоры о том, кто на сколько похудел или пополнел, смех, шутки.
Артисты заметили, что Екатерина Васильевна чем-то расстроена. Она сидела возле открытого рояля, стоявшего у рампы. Темная соломенная шляпа с полями прикрывала ее лицо. Вся фигура казалась какой-то поникшей, печальной. Василий Дмитриевич, нагнувшись к ней, что-то тихо говорил. Обычно Екатерина Васильевна, приветливо здороваясь, шутила, рассказывала что-нибудь интересное, вызывая взрывы смеха, На сей раз было ясно: что-то произошло.
— Что случилось, Екатерина Васильевна? — спросила ее солистка балета Евгения Ивановна Долинская.— Почему вы так печальны? Гельцер подняла голову, и все увидели в ее глазах слезы.
— Умерла моя Альма,— срывающимся голосом сказала она.
Наступила такая тишина, что слышно было, как муха пролетит. И вдруг одна из молодых артисток
— Тина Галецкая — с сочувствием, каким-то загробным голосом спросила:
— А какой она была породы? Екатерине Васильевне стало дурно...
— Тина! — укоризненно сказал ей Василий Дмитриевич.— Ну кто же не знал Альмушку, камеристку Екатерины Васильевны?! А ты... Гельцер поднялась со стула, сняла шляпу, поправила прическу и твердым голосом сказала:
— Ну все! Вася, начинай, мы слушаем тебя.
Вспыхнула рампа. Помощник режиссера Александр Иванович Лесновский громко оповестил, что начинает собрание и заведующий балетом Тихомиров скажет несколько слов. На следующий день мы узнали радостную для нас новость: Тихомиров взял несколько девушек из нашего выпуска, в том числе и меня, в тренировочный класс, где занималась и Екатерина Васильевна. И вот мы снова в классе Тихомирова, но теперь уже в классе артистов, а не учениц. Гельцер приняла нас сдержанно, сказала только:
— Здравствуйте, барышни. Она никогда не опаздывала на занятия, наоборот, приходила раньше Тихомирова и, если кто-либо из нас опаздывал, недовольно ворчала:
— Учитесь уважать педагога. Пусть он знает, что его ждут, и не просто ждут, а горят нетерпением получить от него ценные советы и замечания. Когда Василий Дмитриевич входил в класс, мы все уже стояли у станка, каждый на своем месте. К этому приучила нас Екатерина Васильевна.
Тихомиров тренировался и сам. На середине зала он стоял впереди всех, за ним — Гельцер, а позади нее — все остальные. Молодые артисты кроме великолепных комбинаций, которые давал педагог, и его замечаний имели возможность наглядно видеть, как полагается правильно выполнять движения классического танца, которые образно можно было бы назвать «фигурами высшего пилотажа». Это были туры en dedans по кругу на пуантах, фуэте, которые мы не проходили в классе Тихомирова в училище. Сначала выполняла Гельцер, а затем, кто мог, по очереди повторяли молодые балерины, которым было далеко до того совершенства, с каким выполняла труднейшие движения Гельцер. А ведь ей было за пятьдесят! Молодежь Уставала, с трудом переводила дыхание, а Екатерина Васильевна, не давая себе поблажек, в полную ногу вновь и вновь повторяла, казалось бы, давно заученные и проверенные на практике движения. Когда кто-нибудь устало облокачивался на станок, она замечала: Не разрешай себе отдыхать во время класса! Это пагубно скажется на сцене.
Многому молодые артистки учились у Гельцер. Например, Екатерина Васильевна ни в коем случае не пускала работу на полупальцах, если движение пальцевое. Никто, никогда не видел ее ни в классе ни на репетициях танцующей на полупальцах. В классе она недовольно говорила:
— Раз движение пальцевое, надо тренировать его на пальцах. Да не один, а двадцать раз. Иногда Василий Дмитриевич задерживался и приходил на урок с опозданием минут на пятнадцать-двадцать. В таких случаях занятия начинала Гельцер. Низким голосом, строго, четко называла она комбинации движений, очень похожие на комбинации Василия Дмитриевича. Екатерина Васильевна говорила, что у нее никогда не было дара педагога. Один раз в своей жизни она попробовала вести класс девочек в театральном училище, но терпения у нее не хватило. Она сердилась на своих учениц, иногда даже покрикивала, ей казалось, что они лентяйки и т. д. Вскоре бросила педагогическую деятельность и никогда к ней не возвращалась.