В 1926 году — «Эсмеральда». Гельцер во всем балете ни на одно мгновение не пользовалась балетным жестом. Движения рук были настолько выразительны, что критики писали: «Руки Гельцер — это ее голос». Особо значительную роль они приобретали в последнем акте. Они были разные перед камерой пыток и при выходе из нее. Предчувствуя весь ужас предстоящих мучений, Эсмеральда, словно защищаясь, крепко прижимала руки к груди, и вдруг протестующим, но сдержанным жестом протягивала их вперед, как бы отгоняя надвигающийся кошмар. Потом она я сникала, руки бессильно падали вдоль тела. Но вот Гренгуар передает ей шарф Феба. Руки Гельцер дрожат, тянутся к шарфу. В глазах — счастье. Она нежно прижимает шарф к губам. В ее руках еще чувствуется жизненная сила. А затем выход Гельцер из камеры пыток. Руки повисали, из них уходит жизнь. Они падают, надломленные страданием от нечеловеческих истязаний, только что испытанных Эсмеральдой. В момент, когда каноник Кдод Фролло подходит к ней, предлагая спасти ее, если она ответит на его любовь, Эсмеральда — Гельцер находит в себе силы поднять слабеющие руки и гневно выпрямляет корпус, словно хочет ударить ненавистного человека, но силы изменяют ей, она падает...
1927 год — «Красный мак». Гельцер — Тао Хоа. Критик В. Городинский писал: «В центральной партии балета, юной девушки-китаянки Тао Хоа, выступила Е. Гельцер. Мы считаем исполнение партии Тао Хоа знаменитой советской артисткой крупнейшей и самой блестящей из ее артистических побед... Образ юной девушки-полуребенка Тао Хоа ожил в танце и мимической игре Гельцер с такой поразительной живостью, что в сцене смерти Тао Хоа в зале слышались сдерживаемые рыдания. Такова сила искусства выдающейся русской артистки.
...В богатой событиями артистической карьере Гельцер были и блестящие триумфы и громадные артистические победы, но впервые Гельцер встретила на своем пути образ такой драматической силы, каким является Тао Хоа». Много раз я видела Гельцер на сцене Большого театра и танцевала рядом с ней, но в этом балете, последнем для балерины, она запомнилась ярче, чем во всех предыдущих ролях. В пятьдесят один год Гельцер на сцене выглядела молодой. Весь ее облик, все движения были молоды, изящны. Екатерине Васильевне удивительно шел костюм китаянки — кимоно и шаровары. Кстати сказать, художник Курилко создал для нее несколько костюмов удивительной красоты по сочетанию красок. Кимоно с драконом, кимоно с цветами, кимоно с птицами и т. д. О Гельцер часто говорили как о великой актрисе, но в роли Тао Хоа она еще раз показала многогранность своего актерского таланта. Ее Tao Хоа, робкая и смелая, окруженная грубыми авантюристами, находит в себе силы противостоять им. особенно ярким был момент, когда в третьем акте на балу Тао Хоа должна была подать чашу с вином советскому капитану. Она знала: вино отравлено. Какая гамма чувств жила в ее танце с чашей!
С одной стороны, страх перед своими угнетателями, перед своим женихом-авантюристом, с другой — совершенно иной страх, который был в ее глазах, когда она робко приближалась с чашей вина к капитану. Наконец робость сменялась решительностью и в последний момент, когда капитан уже хотел выпить вино, она выбивала чашу из его рук. Вся партия Тао Хоа была танцевальна. Сцена с чашей тоже не была пантомимической. Но в ее танце не было ни прыжков, ни вращений, Тао Хоа двигалась осторожно, плавно, на мелких па-де-бурре и деми-арабесках, словно боясь расплескать из чаши.
И здесь опять необходимо сказать о руках Гельцер. Кроме картины «Сон Тао Хоа», руки китаянки были постоянно согнуты в локтях. Казалось бы, что это должно лимитировать движение, однако уже при первом появлении на сцене Тао Хоа можно было видеть, что это далеко не так. В первом акте выносили паланкин, из которого выходила Тао Хоа. Она танцевала с веером. Танец, как уже говорилось, был построен на мелких пальцевых движениях и сопровождался игрой веером. Танцовщица-китаянка то ловко складывала его, то открывала, то перевертывала, то закидывала за голову. Веер в ее Руках, согнутых в локтях, трепетал, взлетал и прижимался к груди. Ее ноги, сомкнутые в первой невыворотной позиции, сгибались; приседая, она каждый раз кланялась, прикрываясь веером.
В последнем акте Гельцер — Тао Хоа танцует с зонтиком. Изящный китайский зонтик в ее руках то заложен на плечо в момент небольших шассе по диагонали, то взлетает вверх, и Тао Хоа ловко, не вытягивая рук, вертит его в быстром темпе или, поставив на пол, вращает его, а сама танцует вокруг вертящегося зонта, придерживая его одной рукой. В конце вариации Тао Хоа, положив зонтик на плечо, летит вжете en tournant по кругу, затем небольшая пауза — и прыжок па де та по диагонали, зонт взлетал вверх. Заканчивалась вариация также китайской позировкой: ноги сомкнуты в первой невыворотной позиции колени присогнуты, зонт на плече.