Билеты в Большой театр 
Впервые я увидела Александра Алексеевича Горского в 1921 году, во время конкурса в Московское театральное училище, который проходил на четвертом этаже. Большой светлый зал. Покатый пол. Громадные во всю стену зеркала. В углу рояль. За большим длинным столом — экзаменационная комиссия — артисты Большого театра. В числе десяти девочек двенадцати-тринадцати лет я вошла в зал, где мы разместились у станков. На середину зала вышел Александр Алексеевич Горский, прославленный балетмейстер Большого театра и педагог училища. Он оказался небольшого роста, очень изящным. Черная бархатная толстовка — мода 20-х годов — мягкими складками облегала его фигуру, спускаясь почти до колен. Горскому было пятьдесят лет, но выглядел он старше: уже редкие с проседью волосы до плеч, бородка клинышком. Он спокойно оглядел девочек и предложил встать в первую позицию. Горский изящно показывал комбинации, такие удобные, «ажурные» и легкие, что их хотелось делать чисто, правильно. Никто из десяти девочек не перепутал, не пропустил ни одного движения. Экзерсис Горский дал легкий, но темп был непривычно быстрым. Неожиданно Горский сказал:
— Отдохните, мадемуазель. Я вас загнал.— Он Улыбнулся, сложил на груди руки и спокойно прошелся по залу.
В театральном училище Горский был любимым педагогом. Участвуя в поставленных им балетах и концертных номерах, созданных им специально для учащихся балетного училища, занимаясь в его классах по классическому танцу, мы, естественно, высоко чтили и уважали Горского. Благоговея перед его именем, перед его большим авторитетом, которым он пользовался и в Большом театре и в училище, мы стремились как можно лучше танцевать в его балетах. Горский любил детей. Он много места отводил детским танцам в своих балетах, создавая как массовые, групповые танцы, так и сольные.
В балете «Дон Кихот» — амуры и среди них большая ответственная партия Главного амура. В «Волшебном зеркале» — сольная вариация «Бриллиант» поставленная для учениц четвертой-пятой групп, в «Коньке-Горбунке» — массовый русский танец в первом акте и рыбки в «Подводном царстве» для вторых-третьих групп. В последнем акте — танец «Валахи» для четырех пар старших воспитанников. В «Лебедином озере» — Венецианский танец для восьми учениц и одной солистки. Участвовали мы в «Корсаре», «Раймонде» и др. Горский уделял большое внимание творческой практике воспитанников театрального училища, следил за их ростом, выдвигал талантливых учеников. Он хорошо видел, распознавал одаренных учениц и учеников. Так в 1919 году он поставил балет Чайковского «Щелкунчик», в котором главную роль — Клары (в последующих постановках — Маша) — исполняла его пятнадцатилетняя ученица Валентина Кудрявцева. Горский не ошибся — впоследствии Кудрявцева выросла в превосходную солистку балета. Примером также может служить судьба народного артиста СССР Асафа Мессерера. Горский преподавал классический танец в частной студии, где учился Мессерер. В 1920 году он посоветовал юноше держать экзамен в театральное училище. Асафу было шестнадцать лет.
Мессерер был принят в выпускной класс, который вел Горский. Талант своего ученика Александр Алексеевич тщательно шлифовал, и за год подготовил Асафа Мессерера к выпуску. Он стал солистом балета и затем одним из крупнейших мастеров танца. Мне посчастливилось быть участницей трех постановок Александра Алексеевича: в одном балете и в двух концертных номерах. Зимой 1921/22 учебного года, во время рождественских каникул, театральное училище, как и прежде, не работало. В эти дни силами учащихся впервые после революции был организован школьный концерт, в котором живое участие принимали педагоги. Воспитанники всех групп танцевали, пели, декламировали, играли на фортепьяно. Александр Алексеевич откликнулся на просьбу устроителей поставить номер для этого концерта. Мы знали, что Горский никогда не отказывается поставить для воспитанников тот или иной номер. Его работы отличались изяществом, интересной выдумкой. Так до нас дошли два номера, которые он поставил для Н. Подгорецкой и Е. Кудрявцевой, когда эти балерины были еще ученицами. Номера «Снежинки» и «Зайчики» для двух исполнительниц долго бытовали в школьных концертах. Горский согласился поставить для нас новый номер «Турецкий марш».
Восемь девочек из третьей группы ждали Горского. Ровно в три часа дня он вошел в зал, поклонился и жестом подозвал нас к себе.
- Вероятно, вам сказали, что вы будете делать, а если нет, сейчас объясню.
Говорил он очень тихо, неторопливо, поглаживая одной рукой бородку, другую заложив за спину:
- То, что я вам поставлю, называется «Турецкий марш». Музыка Моцарта. Это будет как бы игра. Вы не турки и тем паче не мужчины, но костюмы на вас будут мужские: эдакие шаровары, туфли с носами кверху, на головках — чалма. Что надо делать?! Представьте себе, что вы на карнавале. Вам весело, вы танцуете и забавляете других своим танцем. Вот, собственно, и все,— закончил он. — Послушайте музыку.
Мы подошли к роялю. Горский сел на стул, прикрыл одной рукой глаза, другую руку положил под локоть. Его голова низко склонилась. В такой позе он прослушал весь «Турецкий марш». Затем, хлопнув в ладоши, предложил встать в две линии по росту. Постановка началась. Все движения Горский показывал в полную ногу. Летал по залу в прыжках на арабеск, напевая тенорком: «Тай-я! Тай-я!» Его волосы развевались, свободная толстовка не стесняла движений. Он был похож на фантастическую черную птицу. Легко бежал из воображаемых кулис, то вдруг прыгал в «позе Меркурия», изящно вскинув руку вверх подогнув ногу сзади в demi-attitude, замирал, как статуэтка, и снова «оживал» и летел по залу. Хлопнув в ладоши, он сказал:
— Стоп! Теперь все повторите. Встали... Начали, и-и-и! Мы старательно копировали движения балетмейстера. Иногда голос Горского перекрывал музыку. - Та-ак! Та-ак! Мадемуазель, хорошо! Выше, выше прыжки, дайте характер! Смелее, ярче! Тай-я!
Первый раз я была участницей процесса создания танцевального произведения. Постановщик-балетмейстер ставил этот «пустячок» вдохновенно, весь отдаваясь своему творческому состоянию. Он заражал нас своим пылом, своим темпераментом. Преображаясь на наших глазах из пожилого, как мне тогда казалось, мужчины в юношу, легко бежал, пел, глаза его сверкали радостью и счастьем. За один час Горский поставил весь номер. Движения были очень легкие, вполне доступные ученицам. Особенно нам понравился в «Турецком марше» бег, стремительный, стелящийся, почти без отрыва ног от пола. Чувствовалось, Горский устал. Он сел на стул, вытирая мокрый лоб и шею большим белоснежным носовым платком, фигура его как-то обмякла, стала чуть сутулой.
— Благодарю вас,— сказал Горский. Мы присели перед ним в реверансе.
— Спасибо,— громко сказала я. Горский улыбнулся.
— На здоровье, учите получше, репетируйте повнимательней. Участницы «Турецкого марша» еще раз сделали реверанс и, счастливые, довольные, быстро выбежали из репетиционного зала.
