Билеты в Большой театр 
Во время исполнения сольных вариаций мы, как бы образуя орнамент, стояли в позах, меняя их при каждой новой вариации. После заключительной коды участники «Мифологического балета» быстро исчезали за рамкой гобелена, который снова спускался сверху и закрывал нас всех, застывших в своих первоначальных группах и позах. После «Мифологического балета» Эсмеральда — Гельцер вместе с поэтом Гренгуаром — Смольцовым и подругами-цыганками приходят в замок на бал. Здесь она видит Флер де Лис, невесту своего возлюбленного феба. Гельцер с большим драматизмом проводила эту сцену. Музыка «Вальса ревности» Глиэра чуть ли не словами рассказывала о любви и страдании юной цыганки, потрясенной коварством возлюбленного, обрученного с другой. Танец Гельцер был полон глубоких переживаний. Каждый ее жест, каждое движение, каждый поворот были понятны. Вот она замерла и провожает взглядом Феба и Флер де Лис. В нем недоумение, боль и... любовь. Бубен в руках цыганки оживает. Он то жалобно трепещет, то бурно рассказывает о горе, которое испытывает Эсмеральда. Гренгуар в этом дуэте ласково гладит Эсмеральду по голове, успокаивает ее, сочувствует, просит танцевать. Технически дуэт был поставлен чрезвычайно просто. Никаких «трудностей» — сложных движений, поддержек, вращений — не было. Он был поставлен Тихомировым так, чтобы танец мог выразить всю глубину человеческих эмоций. Зритель был особенно захвачен и восхищен финальной картиной балета, где толпа народа отбивает Эсмеральду у ее палачей.
Громадная сцена Большого театра вся была заполнена народом. Эта многоликая масса жила, действовала. Здесь, как и в первом акте, каждому исполнителю постановщик указал место и действие, скомпоновал группы. В этом беспорядочном порядке был свой пластический рисунок. Карнавальный шквал танцев всевозможных масок в исполнении кордебалета прерывался проходом из камеры пыток Эсмеральды. Мы, ученицы Василия Дмитриевича, просили его Разрешения участвовать в толпе последней, финальной, картины балета, потому что моменты, когда Гельцер близко проходила возле нас, были незабываемы. Под похоронный звон колоколов собора Нотр-Дам Гельцер появлялась на пороге камеры пыток самый разгар плясок карнавальной толпы, и все на сцене замирало.
Сломленная фигура цыганки, ее сильно повисшие руки, скорбное, измученное пытками лицо. Глаза Гельцер широко раскрыты, в них один вопрос — «за что?». Глаза полные слез... В этой сцене великая балерина была и великой актрисой. Казалось, Гельцер сама только что испытала все муки, нечеловеческие страдания пыток. У нее не было ничего «балетного», никаких условных жестов. Она была естественна, «как в жизни». После появления Эсмеральды — Гельцер взрыв ненависти буквально потрясал сцену.
Кульминацией этой сцены был момент, когда народ, отняв у палачей истерзанную Эсмеральду высоко поднимал ее над толпой и нес через всю сцену, С. Городецкий писал: «Тихомиров оказался одинаково сильным как в танцах, так и в пантомиме. Карнавал в финале проходит блестяще. Исключительно красив по композиции сам финал». После антракта началось чествование Василия Дмитриевича. Сцена утопала в цветах, масса корзин, букетов. Юбиляр во фраке стоял возле стула на высоком помосте. Педагоги и учащиесру театрального училища готовились выйти на сцену с поздравлением. А перед нами Тихомирова чествовали рабочие сцены. Они преподнесли юбиляру кусок помоста, сцены, на которой он проработал тридцать лет. Этот подарок Тихомиров хранил до конца своей жизни.
Наступила очередь и нашего училища. Самый маленький ученик первой группы Юра Гербер звонким голосом прочел Василию Дмитриевичу стихотворение. Прекрасно и поэтично поздравляла Гельцер. В белом длинном платье она близко подошла к юбиляру и протянула футляр, в котором лежали две крупные жемчужины. — Глубокоуважаемый учитель! — сказала она.— Приношу Вам сердечную благодарность за все то, что сделали Вы для меня в стенах дорогого мне Большого театра... Примите от меня эти две жемчужины, такие же чистые, как Ваша душа, которую Вы всецело отдали нам. Потом Тихомирова приветствовали от балетной и оперной трупп, от всех театров Советского Союза. Подарков юбиляру было много. Его забрасывали цветами. К. С. Станиславский прислал В. Д. Тихомирову письмо.
«Дорогой Василий Дмитриевич! К моему глубокому сожалению, мне не удастся сегодня попасть на Ваш праздник и лично поздравить Вас с большим и торжественным для Вас и для всех нас днем. В качестве одного из старейших театральных деятелей мне хочется поблагодарить Вас за то, что, подобно многим артистам, преданным своему искусству, Вы оставались в течение всего трудного времени, только что пережитого нами, на своем посту и помогали сохранить один из прекрасных видов сценического искусства, не только для нас — русских, но и для всего мира. Сегодняшний спектакль, как мне восторженно рассказывали очевидцы, является убедительным доказательством того, что русский балет жив и продолжает процветать под руководством его славных деятелей, в числе которых Вы в первых рядах. Приветствую Вас и от всей души желаю сил для Вашей дальнейшей прекрасной деятельности. К. Станиславский».
Народный комиссар здравоохранения Н. Семашко писал: «Когда чествовали В. Д. Тихомирова в Большом театре, я думал: взять В. Д. за руку, подвести к рампе и сказать зрителям: «Выходите-ка и станьте рядом даже не те, кто тридцать лет проработал, а те, кто всего тридцать лет на свете живет,— и посравним с юбиляром, едва ли кто выдержит сравнение». Красота тела Василия Дмитриевича, сила, пластичность и уверенность его движений поразительны; любой анатом и скульптор залюбовался бы его сложением».
