Билеты в Большой театр 
После репетиции выяснилось, что я не была виновата. Оказалось, что проволочка загнулась и зацепилась за лифчик Гельцер. Тем не менее Екатерина Васильевна просила Василия Дмитриевича меня заменить другой сильфидой. Было с чего огорчаться! Только мастерство Гельцер и Тихомирова спасли положение на генеральной репетиции. Публика ничего не заметила, потому что Сильфида быстро повернулась лицом к зрителям, а Джеймс покрепче прижал ее к себе, чтобы оставшееся крылышко не было видно. После репетиции Тихомиров сказал мне:
— Момент, когда Сильфида теряет крылышки, очень важен. Она вместе с этим умирает. А ты? Так дергала, что чуть не столкнула Екатерину Васильевну.
— Извините,— сказала я сквозь слезы.
И вот в воскресенье, первого февраля 1925 года, в час дня, раскрылся занавес Большого театра. На черном бархате горела колоссальная бриллиантовая Цифра «100», обрамленная лавровыми ветками. На подмостках стоял хор и солисты оперы. Женщины — в длинных белых платьях, мужчины — во фраках, Программу торжеств открыл Николай Семенович Голованов. Он дирижировал своей «Кантатой». Затем открылось торжественное заседание. Нарком просвещения А. В. Луначарский выступил с большим докладом — обозрением творческого пути Большого театра за сто лет его существования. Вслед за наркомом с приветственными речами в адрес театра выступили рабочие фабрик, заводов, представители советских воинов и моряков, ЦК Рабис и многие другие делегаты.
Во втором отделении возле первых кулис на высоких постаментах, задрапированных золотой парчой, в костюмах «добрых молодцев» стояли оркестранты с фанфарами. Сцену занимали артисты театра. Старейшие сидели в креслах, молодежь стояла полукругом. Фанфары оповестили начало приветствий и чтение адресов от театров. Публика бурно встречала и провожала своих любимых актеров, театрализованно, с юмором поздравлявших юбиляров. Здесь были Станиславский и Немирович-Данченко, Книппер-Чехова и Москвин, Южин и Яблочкина, Елена Гоголева, Татьяна Бах и Ярон, Игорь Ильинский, Алиса Коонен и Таиров и многие другие артисты из всех театров Советского Союза. Они дарили адреса, подарки, цветы. Возле первой кулисы стоял столик, на который складывали свои сувениры поздравляющие. Нежданову, Собинова, Гельцер, Тихомирова и других артистов буквально забросали цветами. Чествование подходило к концу. Апофеоз торжественного заседания был величественным. Оркестр исполнил «Интернационал» в инструментовке Н. С. Голованова. Революционный гимн пел весь зал и артисты.
Так закончился первый день празднования столетнего юбилея Большого театра. А второго февраля в восемь часов вечера начался парадный спектакль. В первом отделении шел первый акт оперы Глинки «Руслан и Людмила», где А. В. Нежданова исполняла партию Людмилы, Руслана — В. М. Политковский, Ратмира — К. Е. Антарова, Баяна — Л. В. Собинов, Фарлафа — П. И. Тихонов, дирижировал В. Н. Сук, и две картины балета «Сильфида». Второе отделение началось балетом Стравинского «Петрушка» в постановке В. А. Рябцева с хореографией М. М. Фокина. Декорации были сделаны по эскизам А. Н. Бенуа. Роль Балерины исполняла Анастасия Абрамова, Петрушки — Виктор Смольцов, Арапа — В. А. Рябцев, Фокусника — И. Е. Сидоров. Дирижировал Н. С. Голованов. В четырех картинах балета участвовала почти вся труппа. Завершала второе отделение четвертая картина оперы Римского-Корсакова «Садко». Партию Любавы исполняла Н. А. Обухова, Нежаты — Ф. С. Петрова, Волховы — А. В. Нежданова, Садко — Н. Н. Озеров. Дирижировал В. Н. Сук. Почему-то из всего балета «Петрушка» запомнился мне танец кормилиц и извозчиков. В них были заняты солисты балета. Особенно помню Любу Банк.
Ну до чего же она была хороша! В русских движениях она то плыла павой, то, играя плечами, гордо вскидывала голову. Ее партнером был Лев Александрович Лащилин. Извозчики с кнутами в руках танцевали вприсядку, лихо отбивали «дробушки», ухаживали за кормилицами. Я и мои подружки участвовали в толпе. Повязав голову шалью, в теплой русской телогрейке и длинной юбке, мы бегали в толпе и «глазели» на представление балагана. В толпе проходил цыган с медведем, которого играл артист миманса, толпа с интересом наблюдала, как мишка показывает трюки. Он кувыркался, ходил на задних лапах. Когда мы приближались к нему, он раскрывал «пасть» и «рычал» на нас.
Успех юбилейного спектакля был небывалым. Море цветов! Корзины, букеты и снова корзины. Особенно шумный успех выпал на долю «Сильфиды». Занавес поднимался много раз, а зрительный зал снова и снова вызывал: «Гель-цер! Гель-цер!» Я стояла на сцене, как и все участники балета, и видела утомленное лицо Екатерины Васильевны. Она кланялась, приложив руки к сердцу. Возле нее, скромно опустив головы, стояли Тихомиров и Булгаков. Однако в репертуаре балет «Сильфида» задержался недолго и особых похвал не было. Рецензент В. Ивинг писал, что Тихомиров стремился сохранить ДУХ романтического балета, «простые, спокойные и строгие» линии танца. Но он писал и о том, что танцы были мало одухотворены, «нарушая стиль, воскресаемый из-под пыли веков».
По истории мы знаем, что романтический балет славился своей поэтичностью. Возможно, мы, участники, за исключением Гельцер, недостаточно ярко донесли, как ни старались «жить в музыке». Особо хочется сказать о Василии Дмитриевиче. Цене сильфид у него была вариация, в конце которой он в безукоризненной форме вращался в пируэтах. Пять оборотов с остановкой в четвертой позиции, руки наверху в третьей позиции. Эта поза фиксировалась некоторое время, и Тихомиров был похож на старинную гравюру. Чистота и одухотворенность его танца были по-прежнему безупречны. Василию Дмитриевичу было в то время сорок девять лет.
