Ленинград. Мариинский театр. (Из книги «Деятели музыкального театра»), часть 1

Ленинград буквально покорил меня еще в первый приезд. Красота и величественность архитектуры, скульптурных памятников, улиц, каналов, мостов, связанных с историческими личностями, с русской литературой,— все это показалось настолько прекрасным, что чувство неизбывной радости не покидало меня. Очень скоро почувствовал я и то, что прежде звалось «петербургским духом» и что осталось в этом городе навсегда. Особое очарование я испытывал, когда шел по улицам Ленинграда, не переставая восхищаться его архитектурными ансамблями, утонченностью и законченностью стиля этого единственного в своем роде города.

Вообще архитектура (разумеется, прекрасная архитектура) играет огромную роль в воспитании вкуса. Чуткий к искусству, к прекрасному человек, находясь в ее власти, невольно впитывает в себя это прекрасное и уже не может ни в чем пройти мимо безвкусицы и непосредственности. Общение с шедеврами архитектуры и изобразительного искусства может многое подсказать артисту, как это не раз бывало в моей жизни. Особое благоговение я всегда испытывал к очень торжественно выглядевшему храму искусства — б. Мариинскому театру. Меня восхищала праздничная красота зрительного зала, его чуть загадочный дневной сумрак, когда голубой бархат кресел еще был укрыт льняными полотнищами. А когда с наступлением вечера в зале зажигался свет, растекаясь по бархатной голубизне и высвечивая позолоту, мною овладевало чувство радостной приподнятости и какое-то смутное волнение.

Это праздничное настроение не только не покинуло меня, но и еще более усилилось, когда я приступил к репетициям. Чистая, просторная сцена, декорации — настоящие живописные шедевры кисти Коровина, Головина, Бенуа, прекрасные костюмы, сделанные из дорогих материй и выглядевшие так, будто были только сегодня сшиты. Все это было великолепно после тесной харьковской сцены, на которой облаками гуляла пыль, со старыми кулисными полотнищами, обветшалыми, выцветшими декорациями, кочующими из спектакля в спектакль, латанными-перелатанными костюмами, засаленными потом нескольких поколений артистов. Но главное, меня поразила та необыкновенная творческая атмосфера, истинно творческий подъем, дисциплина, царившие в театре не только во время спектакля, но и на репетициях. И еще. Чувство бытовой неустроенности, непрочности наконец покинуло меня.

В Харьковском театре, заключая контракт на один год, даже самые прекрасные артисты не были уверены, что им не придется к следующему сезону сниматься с обжитых мест и трогаться в дорогу в поисках работы. Здесь же на вопрос — буду ли я петь в этом театре в дальнейшем, мог ответить только я сам. Все зависело от творческих возможностей певца и его отношения к работе. Нынешние поколения артистов не знакомы с системой сезонных контрактов. Молодых певцов, начиная с первых сценических шагов, берут в штат, и они могут спокойно работать в этой труппе сколько угодно, ограждаясь, как каменной стеной, законом, по которому не так-то просто артиста уволить. Так ли уж хороша эта практика? Выигрывают ли от этого театр, зритель? Не потому ли так часто слышим мы в спектаклях певцов недостаточно высокого профессионального уровня? Не это ли одна из причин того, что мы часто становимся свидетелями бесцветных спектаклей, сыгранных без души и вдохновенья?

Но вернусь к Ленинграду. Здесь с самого начала наладился и наш быт. Мои друзья, Павловские, заранее позаботились, сняв для нас с женой в том же доме, на той же площадке, где жили они (на набережной Фонтанки, неподалеку от Аничкова моста), удобную квартиру, где было прекрасное пианино. Я мог пользоваться и великолепной нотной библиотекой, принадлежавшей родственнице Павловских. Контракт, подписанный со мной, так отличался от харьковского, что я невольно почувствовал облегчение. Наконец-то все устраивается, даже лучше, чем я ожидал! Сколько трудностей осталось позади!

Артисты театра, новые товарищи встретили меня очень благожелательно. Огромной школой явились для меня и сами спектакли, в которых я начал выступать. Прежде всего потому, что петь мне довелось с такими прославленными артистами, как И. Ершов, Е. Степанова, П. Журавленко, П. Андреев, В. Павловская, А. Кобзарева, В. Шаронов и многие другие. С Еленой Андреевной Степановой я познакомился сразу же в моем первом дебютном спектакле. Она пела заглавную партию в «Лакме», я — Нилаканту. Я не слышал Антонину Васильевну Нежданову в расцвете ее сил и поэтому не могу кого-либо с ней сравнивать. Но у Степановой голос был такой чарующий по тембру, такая мягкость и теплота звучали в нем, манера пения так покоряла, что лучшей певицы лирико-колоратурного амплуа я не могу себе представить.

Продолжение...