Билеты в Большой театр
8 903 710 85 87
Афиша театра Схема зала Схема проезда О компании Контакты

Работа с дирижерами. Досифей. (Из книги «Деятели музыкального театра»), часть 3

Марк РейзенРанее: 1, 2.

...Как-то в детстве я гостил летом у старшей замужней сестры в селе Петровеньки. Там мое внимание не раз привлекали люди, не похожие своим внешним обликом на других крестьян. Были они степенны, носили длинные бороды, придававшие их выразительным лицам строгую суровость и аскетичность; приходя в дом к сестре, осеняли себя двуперстным знамением. Казалось, все земное их мало интересует. Отрешенность во взоре, немногословность и сдержанность, достоинство, с которым вели они себя, как бы стеной отгораживали их от остальных людей.

— Кто они? — спросил я как-то у родных.

— Старообрядцы,— ответили мне. Незнакомое это слово ничего тогда мне не объяснило.

Сейчас же, прочитав массу литературы, поняв многое в их мировоззрении, те непосредственные детские впечатления, то особенное, что так ярко запечатлелось у меня в памяти, сослужили мне службу. Вопросы один за другим вставали передо мной. Как Досифей должен появиться? Ведь приходит он в момент ссоры отца и сына Хованских. Как унять их? Ведь они не привыкли подчиняться. Что может воздействовать на них? Я ищу внешний рисунок его появления. Прежде всего огромная внутренняя сила Досифея и его неистовый фанатизм могли оказать на них влияние. Ищу грим и нахожу: изможденное лицо, лихорадочно блестящие глаза, и вот уже из зеркала глядит на меня не просто старец, а страстный, глубоко убежденный в своей правоте глава раскольников.

— «Стой!, бесноватые!..» — теперь мой грозный окрик может усмирить необузданный нрав Хованских. Фигура Досифея вырастает неожиданно не только для Хованских, но и для зрителей. Под нож, занесенный над Эммой, Досифей подставляет свою грудь и властным жестом останавливает руку Андрея Хованского. А дальше... Нет, только у Мусоргского можно найти такую палитру красок в речитативе — от ласковых, обращенных к Марфе, до скорбных в раздумье: «Приспело время мрака и гибели душевной...».

Досифей — аристократ. Каким он должен быть? Монашеская елейность ему не к лицу. Вряд ли грозный князь Мышецкий, кем в миру был Досифей, способен на сладкоречие и угодничество. Да и среди раскольников он не просто монах, а вождь, ведущий свою паству на подвиг или гибель, чтоб отстоять старую «святую веру». Хотя Голицын и князь Хованский тоже противостоят петровским новшествам, но только Досифей, по замыслу Мусоргского, есть мозг и сердце боярской реакции. Именно поэтому я выбираю из всей палитры красок основную интонацию — властную, повелительную. Внушительно звучит мой голос, когда, повернувшись к своим сподвижникам, я призываю их к борьбе:

— На прю грядем, на прю великую!

Но мой герой не прямолинеен. Понимая обреченность своего дела, он смиренно признает:

— И ноет грудь и сердце зябнет... Отстоим ли веру святую! Раздаются глухие удары колокола Ивана Великого, и вот уже в религиозном экстазе Досифей взывает:

— Пойте, братья, песнь отречения... Грядем на прю.

Не чуждо ему и покаяние. «Меня прости, из грешных первый аз есмь»,— говорит он Марфе. Понимает он и слабости человеческие, поэтому и прощает Марфе любовь ее. Проникновенно, сочувствуя, утешает свою сподвижницу: «Терпи, голубушка, люби как ты любила,и вся пройденная прейдет...» Сколько мягкости и отеческой ласки в голосе Досифея, когда говорит он с Марфой. Многообразно показан Досифей Мусоргским, и это многообразие я старался как можно ярче выявить. На первую спевку я пришел уже с готовой партией.

— Вы очень хорошо почувствовали этот образ, — сказал Палицын, и все сомнения, обуревавшие меня, пока нес я в театр свое, найденное, пережитое, разлетелись.

Работал я с каким-то неистовым вдохновением. Каждое слово, каждую ноту прочувствовал и осмыслил. И вот премьера. Мне трудно было оценить самому свое выступление, но одобрение товарищей и критики было очень горячим. (Роль Марфы прекрасно исполняла Скибицкая, старика Хованского— Донец, Голицына — Сабинин, Шакловитого — Ухов). Однако, найденное однажды обогащается с каждым спектаклем, обрастая все новыми и новыми деталями. Именно поэтому я считаю, что на премьере никогда нельзя выносить окончательное суждение об исполнителях. Образ созревает в процессе дальнейшей работы. Импровизация в лучшем смысле слова обогащает исполнение, дает артисту то единственное, неповторимое, что появляется только в минуты вдохновения, непосредственного творчества на публике.