Билеты в Большой театр 
.jpg)
Ранее: 1.
Вспоминаю и экзотическую Фатьму Мухтарову. Какая это была Кармен! Еще больше славилась она в роли Далилы («Самсон и Далила» Сен-Санса). Неподдельный темперамент, голос красивый, необыкновенно хорошая фигура. В финале первого акта она скидывала плащ и оставалась почти обнаженной, буквально повергая зал, и так уже достаточно наэлектризованный ее темпераментным исполнением, в какое-то неистовство. Да, Далилой она была прекрасной. Но... успех, слава, закружили ей голову. Дитя улицы, «девушка с шарманкой», она так и осталась феноменом природы. Позднее Мухтарова прослушивалась на сцене ленинградского театра. Однако дирекция вежливо ограничилась тем, что дала ей лишь несколько выступлений.
Среди басов привлекал внимание Михаил Иванович Донец — очень хороший артист, великолепный мастер, умный человек. Именно благодаря уму и большому мастерству, умел он обходить все острые углы своих партий. А острых углов в них для него было очень много. Роста он был небольшого, кряжистый, приземистый, голосом обладал более характерным, нежели героическим. И все-таки пел даже Бориса. Он умел приспосабливаться к своим возможностям и потому создавал достаточно убедительный образ. Зато в характерных ролях Донец был незаменим. Вспоминаю его Додона в ансамбле со Звездочетом — Козловским и могу лишь с грустью сказать, что нынешняя публика, особенно молодежь, подобного исполнения не слышала. Донец знал огромное количество партий, а подобный певец, как вы понимаете, является настоящим кладом для театра.
С Иваном Семеновичем Козловским впервые встретился я в сезоне 1922/23 года, и пели мы с ним в «Тангейзере», «Руслане» и других операх. Но особенно, как я уже говорил, запомнился он мне в «Золотом петушке». Здесь проявились все качества его красивого голоса: легкий, полетный тенор его беспредельно шел вверх, вплоть до верхнего ми. Козловский пел Звездочета очень хорошо, свободно преодолевая все трудности, а ведь эта партия очень сложна и технически (хроматизмы, большие интервальные скачки) и тесситурно.
Мы работали вместе с Иваном Семеновичем в Харькове один сезон. Затем наши пути разошлись. Он уехал в Свердловск, я — в Ленинград. Но впоследствии судьба вновь нас свела. Сначала мы встретились в Ленинграде, куда Козловский приехал на гастроли, работая в Большом театре, а затем — уже на московской сцене. Двадцать пять лет мы с Иваном Семеновичем пропели в Большом театре, а наша дружба длится более полувека. Выступления Козловского в Ленинграде всегда сопровождал большой успех. Помнится еще Шкафер выражал мне свой восторг тем, с каким брио исполнял Иван Семенович партию герцога Мантуанского в «Риголетто», и особенно — знаменитое «Сердце красавицы». Заканчивая эту песенку, эффектно бросал вверх колоду карт, веером рассыпавшихся к воздухе. К тому же времени, как я переехал в Москву, Козловский уже обладал большим репертуаром, исполняя все ведущие партии лирического тенора, начиная от Ленского и вплоть до Лоэнгрина.
Это был вдохновенный рыцарь священного Грааля — высокий, стройный, пластичный; очень подходил к этой роли и его голос какого-то необычайно прозрачного, если можно так сказать, тембра. Продолжая лирические традиции образа Лоэнгрина, утвержденные Собиновым, Козловский, однако, нашел новые черты своего героя, благодаря яркой певческой индивидуальности и поэтичной внешности.
Я часто пел с Иваном Семеновичем в «Фаусте», и он был неизменно хорош в заглавной роли этой оперы. Превосходно пел он труднейшую каватину в саду (с верхним до), вызывая восторг публики. Да, голос его казался беспредельным, и до сих пор Иван Семенович, пропев около шестидесяти лет, все еще удивляет чистотой и звучностью верхнего регистра. В Харькове же осенью 1922 года довелось мне встретиться с необыкновенным по своим качествам человеком и прекрасным певцом Владимиром Федоровичем Любченко (с которым также потом довелось петь в Большом театре), обладателем хорошего лирического баритона. Как-то так получилось, что абсолютно все его полюбили. Удивительно приятный, отзывчивый, доброжелательный, он и внешне был очень красив. Особенно покорял он своей белозубой улыбкой. Говорят, что по улыбке, по смеху можно определить человека. Так вот, улыбка его была настолько обаятельна, что привлекала к себе самых разных людей. К тому же и артист он был отличный, репертуарный. Любченко не ограничивался лишь лирическими партиями, а пел и драматические, такие, как Риголетто, Мазепа и другие. Был прекрасным Онегиным, Елецким и даже с грандиозным успехом выступал в оперетте «Прекрасная Елена» (Парис). Он обладал неотразимым сценическим обаянием, которое в сочетании с приятным голосом и хорошей манерой пения приносило артисту постоянную любовь публики.
