В облаке морозного пара Мефистофель вихрем врывался на сцену.
— Чему ты дивишься? Смотри смелей и приглядишься. А дивиться-то было чему! Но энтузиазм, энергия молодости побеждали все. Я забывал и о только что пережитом волнении, охватившем меня при выходе на сцену, и о марафонском беге по двору и, наконец, о нелепом костюме, в который был облачен.
— При шпаге я, и шляпа с пером, и денег много, и плащ мой драгоценен: не правда ль во мне все как надо! — пел я убежденно, и публика верила мне. Спектакль прошел очень хорошо, а куплеты Мефистофеля принесли мне бурный успех. Мое выступление и здесь не прошло бесследно. Вскоре я получил приглашение выступить в той же роли в Польском доме.
В то время в Харькове пела в опере на вторых ролях С. Клебанова. Однако, она лелеяла мечту о первых ролях. Чтобы проверить себя в них, почувствовать более уверенной, она и организовала фактически для себя спектакль в Польском доме. Там, в отличие от клуба поенных курсов, была неплохая сцена с занавесом, кулисами и даже осветительным оборудованием. Исполнители состояли в основном из профессионалов. Среди участников того спектакля помню тенора Идзинского, с которым позднее пел на харьковской сцене. Он пел Фауста, Марту — Ливанова. И лишь на роль Мефистофеля не смогли никого найти. Тогда посоветовали пригласить меня. Так, следующим моим шагом к оперной сцене был спектакль в Польском доме с вполне профессиональными артистами, но также в сопровождении рояля.
Состоялось несколько репетиций. И вот наступил день спектакля. Все волновались. Не обошлось без курьезов. Для сцены в саду не оказалось клумбы с цветами. Без них же ни Зибель, ни я обойтись не могли. Зибелю, как вы помните, цветы нужны при исполнении его знаменитой арии «Расскажите вы ей...», Мефистофелю же они необходимы не только в сцене заклинания цветов, но и по мизансцене он должен преподносить их Марте. Смятение охватило всех. Что делать? Кто-то догадался: может быть Клебанова разрешит использовать в этой сцене корзины цветов, приготовленные для нее. Обратились к артистке, она согласилась, но с условием, что корзины будут в целости и сохранности. Все, в том числе и я, горячо обещали ей, но...
С успехом исполнен пролог. Волнения как не бывало. Я — в роли. И вот начинается сцена в саду. «О! Кто ж не будет рад венчальное кольцо вам подарить навеки?»—обращаюсь к Марте. Я рву цветы с клумбы. Один, второй, третий... Ах, как хорош букет! «Угодно ль?» — протягиваю его Марте и лишь тогда понимаю, что наделал! В глазах Марты ужас, а за сценой паника: испорчена лучшая корзина Клебановой. Как переживал я, как извинялся! Долго потом, работая в одном театре с Клебановой, смеясь, вспоминали мы тот случай. После удачного выступления на сцене Польского дома я уверовал в свои силы. И вот решение пришло само собой: я отважился предложить прослушать меня в опере. Недолго думая отправился в Харьковский оперный театр. Слушали меня дирижер М. Багриновский, хормейстер В. Шток и еще кто-то из руководителей театра. Я пел арии Мефистофеля, Базилио из «Севильского цирюльника» и, кажется, песню Варяжского гостя. Отнеслись ко мне благожелательно, однако о результате обещали сообщить позднее. Долго ждал я этого сообщения. Но приглашения так и не последовало: из-за нерентабельности оперный театр закрылся.