Путь к сцене (Из книги «Деятели музыкального театра»), часть 3

Ранее: 1, 2.

Ритмически ясная, слишком квадратная, интонационно построенная на трезвучиях, она, конечно же, далека от страшного потустороннего персонажа, олицетворяющего зло. Позднее, познакомившись с Мефистофелем Бойто, я понял, как может композитор интонационно заложить все краски в своей музыке. Но сейчас я работал над образом Мефистофеля Гуно.

— Мефистофель у вас слишком добренький,— говорил Альтшулер. — Для него нужна другая краска, другая интонация. Сарказм, ирония — вот чего не хватает вам. Краска должна быть соответствующей. Так передо мной встали новые задачи: важно не только правильно и красиво петь — нужен образ. До сих пор я над этим не особенно задумывался, кроме того в песнях, романсах, которые я пел, было легче охватить все сразу. В создании же целостного образа оперного персонажа все оказалось гораздо сложнее. Теперь я понял, как важно в пении найти правильную интонацию в слове и не просто интонацию, а ту, которая характерна для данного героя в данной ситуации, и искать соответствующие краски в своем голосе.

После занятий с Альтшулером я по-новому взглянул на свой репертуар, стал пересматривать все с новых позиций. Работая над звуковой стороной, я в то же время искал надлежащую окраску каждой фразы, искал упорно, часами, днями, месяцами. Не удовлетворяясь данным мне от природы, я продолжал работать и над техникой. С Александром Яковлевичем я успел разучить всего Мефистофеля. После переезда к Гарнье жизнь наша наладилась, и хотя я продолжал работать чертежником и учиться в Технологическом институте, желание попробовать себя на сцене с еще большей силой охватило меня.

Театр меня притягивал. И я пошел пробоваться в драматическую студию, которая была при молодежном театре. Прочел басню. Какой-то монолог. Был принят. В одном из спектаклей я изображал Атланта. На эту роль меня определили, учтя, очевидно, и мой рост, и мой голос. Эту же студию посещал Н. Добровольский, тоже студент Технологического института, потом ставший актером в антрепризе Синельникова. После одного из спектаклей он подошел ко мне и сказал:

— Что вы тут делаете с таким голосом? Вам петь надо! Идите в оперу.

В тот же примерно период мне пришлось петь в детском оперном театре, который открыл большой любитель музыки доктор Кравцов. Спектакли шли на украинском языке. Героями его были всякие звери: лиса, волк. Я исполнил роль медведя. В медвежьей шкуре косолапой походкой в развалочку выходил я на сцену и страшным голосом пел:

— Я, медведь толстолап, я за голову хап!!!

Все это мне вскоре ужасно надоело: примитивно, малоинтересно, и я это оставил. Но участие в спектаклях, хотя в небольших ролях, не прошло бесследно. Я привыкал к зрителям, увереннее чувствовал себя на сцене. И все-таки это было пока что любительством. Мой дебют и составе опытных артистов, мастеров своего дела состоялся в клубе военных курсов. К выступлению я готовился тщательно. В концерте пел «Узника» Гречанинова, песню Варяжского гостя из «Садко», арию Гремина из «Евгения Онегина» и несколько народных песен. Выступление мое понравилось не только публике, но и устроителям концерта. И это было очень важно для меня. В то время не существовало никаких концертных организаций. Артисты объединялись в Союз сценических деятелей и именно там, после выступления в военном клубе, стало известно мое имя. Меня начали время от времени приглашать на различные концерты, за что я получал скудный паек.

На сцене клуба военных курсов я впервые выступил и в оперных отрывках. Как-то там решили показать курсантам несколько сцен из «Фауста» Гуно, конечно, под аккомпанемент рояля. Я пел Мефистофеля, Фауста — Иван Петров, молодой певец, занимавшийся у Альтшулера. Остальных исполнителей я не запомнил. Зато хорошо помню, какие трудности пришлось преодолевать певцам. Представьте себе сцену, лишенную всяких подсобных помещений — кулис, уборных и прочего. Единственная дверь вела во двор. На противоположном конце двора было помещение, в котором артистам приходилось переодеваться, гримироваться и оттуда же проходить на сцену. Погода стояла холодная, был достаточно ощутимый мороз, и в мефистофельском трико, пробегая по двору, я чувствовал себя почти что нагишом. Холод буквально пронизывал до костей. К тому же накануне выпал снег, и двор был покрыт им, как белоснежным покрывалом. Мои туфли на каблуках разъезжались, точно коньки на льду. Чудом удерживаясь на ногах, я всякий раз благополучно преодолевал это препятствие. Между тем новое испытание уже ждало у входа на сцену. Ведь музыки там во дворе не было слышно. Стоя под дверью у входа на сцену и отряхиваясь от снега, судорожно прислушивался к происходящему за дверью. Но вот спасительный си-мажорный аккорд, и:

— Я здесь.

Продолжение...