Путь к сцене (Из книги «Деятели музыкального театра»), часть 1

Итак, я снова в институте и консерватории. Между тем в консерватории уже нет Бугамелли: он уехал в Италию, как только в городе началась стрельба. Меня зачислили в класс к Сюнненберг. Ходить на уроки к ней я уклонялся, зато оперный класс посещал исправно. Институтские занятия шли своим чередом. Ко всему тому прибавились бесконечные поиски работы. Отца в живых уже не было, он умер летом от брюшного тифа. Жена моя стала студенткой медицинского института. Мне надлежало как-то обеспечивать наш быт. Сначала я имел грошовые уроки, готовя отстающих в школе, потом стал петь в частях Красной Армии.

Перед отправкой на фронт, в большом мануфактурном складе устраивались для красноармейцев концерты. Представьте огромное, в длину 60 — 70 метров, помещение, холодное, прокуренное так, что за дымом лиц не разобрать. За выступления эти нам выдавали паек, который все же обеспечивал нам сносное существование. На одном из таких концертов я встретился с Ирмой Яунзем, вскоре завоевавшей широкую известность, как собирательница и исполнительница народных песен. В этот вечер я пел «Узника» Гречанинова, неизменно пользовавшегося успехом, «Варяга», еще несколько народных песен, среди которых и известную «У колодца». Перед выходом на сцену стою, держа в руках ноты. Вдруг подходит ко мне Г. Аполлонов — муж Яунзем (он всегда вел ее концерты) и говорит:

— У меня к вам просьба, не могли бы чем-нибудь заменить песню «У колодца». Ирма Петровна тоже собиралась ее исполнить и не захватила с собой других нот.

Я согласился. С этого вечера началось наше знакомство. Добрейший человек Ирма Петровна подарила мне романсы Шуберта, Шумана, которые в те годы достать было очень трудно. Они и до сих пор сохранились у меня с ее подписью — Ирэн Яунзем. Когда красные оставили город, жизнь стала просто невыносимой. Комендантский час, беспричинная стрельба, облавы, репрессии, охота за большевиками и, наконец, мобилизация... Всех мужчин, кто только стоял на ногах, забирали в армию. Добровольцев находилось очень мало, и тогда начались облавы. Как контрапункт ко всему этому были пьянство, кутежи, разгул. Белая армия производила впечатление обреченных людей, отпевающих свою жизнь. Сейчас, вспоминая все лишения тех лет, думаешь, а было ли это? Как мог все это вынести человек? Нам удалось на лето уехать в Луганск, а осенью, когда Харьков был снова отбит красными, мы вернулись.

Сначала жили на частной квартире, но платить за нее становилось все труднее. Удалось выхлопотать комнату. Огромная, пустая, она мало напоминала жилое помещение, и все-таки мы радовались: своя! Но с наступлением холодов жилье наше стало совершенно непригодным. Протопить сорок квадратных метров было невозможно. Мы отчаянно мерзли. В довершение мыши, которых, оказалось, никакой холод не брал, обнаглели так, что борьба с ними стала напрасной. Тогда решили просить другую комнату. Нам снова пошли навстречу, и вот мы уже справляем новоселье: в наш сарай (а это было действительно нечто вроде сарая или какого-либо подсобного помещения) мы перетащили свои пожитки — книги, узкую кровать, в спинке которой я выломал прутья, чтоб можно было лежать во весь рост, и ящики, одновременно в зависимости от надобности являвшиеся то подставкой для моих ног, то столом, то стульями. Наш сарай был хорош тем, что стоявшей посреди комнаты «буржуйкой», служившей нам и печкой и плитой, можно было хоть как-то согреться.

Консерваторию мне пришлось бросить окончательно, так как времени на занятия не хватало, а выбирая между нею и институтом, я отдал предпочтение последнему. Заработка от уроков и случайных концертов не хватало на жизнь. Вскоре я был принят на работу чертежником в Цепти (Центральное правление тяжелой индустрии). Зима 1919/20 года была самой тяжелой во всей моей жизни. К житейским неурядицам, к трудностям военного времени прибавилась еще и тяжелая болезнь, которую пришлось перенести и мне, и жене. Все это я пишу отнюдь не для того, чтобы лишний раз напомнить о тех трудных годах. Нет. Мне хочется лишь показать, как сильна была во мне непреодолимая тяга к пению, к театру, что даже в тех условиях я выкраивал время для них. Бросив занятия в консерватории, я нет-нет да урывал час-другой для пения хотя бы дома. То вокализами займусь, то разучу романс или арию.

Продолжение...