Билеты в Большой театр 
В детстве у каждого человека был любимый учитель, которого он с благодарностью вспоминает всю свою жизнь. Таким учителем для меня был Василий Дмитриевич Тихомиров. Он не переставал быть моим учителем и тогда, когда я сама стала педагогом классического танца. Нам, воспитанницам Театрального училища Большого театра, выпало счастье стать его ученицами в 1922 году. В то время Василий Дмитриевич был в ореоле славы и как премьер балета Большого театра, и как педагог, и как балетмейстер.
В день занятий 1 сентября в театральном училище только и разговору было, что сам Тихомиров снова взял себе группу учениц. В 1922 году Василий Дмитриевич присутствовал на весеннем экзамене-концерте училища и отобрал себе лучших учениц из средних классов. Получилась большая группа, разная по возрасту и по подготовленности. Первый урок. Восемнадцать девушек с волнением ждали своего учителя. Казалось, что он должен быть непременно суровым, очень строгим, может быть, даже сердитым, чрезвычайно требовательным. Однако над всем этим преобладало чувство радости.
Мечта всех учениц театрального училища заниматься классическим танцем у прославленного мастера для нас, избранниц, свершилась. Мы знали, что Тихомиров «делает» блистательных балерин и первоклассных танцовщиков. Сама Екатерина Гельцер, «звезда» первой величины русского балета, считает его своим учителем и занимается с Василием Дмитриевичем по сей день. Знали, что почти все ведущие балерины — его ученицы разных выпусков. Это — Викторина Кригер, Маргарита Кандаурова, Мария Рейзен, Анастасия Абрамова, Нина Подгорецкая. Из танцовщиков — Иван и Виктор Смольцовы, Михаил Мордкин, Владимир Рябцев и еще множество артистов балета Большого театра.
В 10.30 звонок. В класс вошли заведующий училищем Александр Митрофанович Гаврилов и тот, кого мы ждали. Гаврилов что-то говорил, представляя нового учителя, а мы смотрели на Тихомирова. Его ярко сияющие синие глаза устремились на нас с вниманием, широкая улыбка придавала всему лицу доброе выражение. Василию Дмитриевичу было сорок шесть лет.
Высокий, широкоплечий, с красиво посаженной головой, он был похож на ожившую скульптуру. Волосы гладко зачесаны на прямой пробор. Костюм, в котором он потом всегда приходил к нам на урок, был на нем и в первый день занятий: черные длинные брюки, мягкие черные туфли, полосатая светлая курточка и под ней белоснежная рубашка с черным галстуком. Во всем облике Тихомирова чувствовалась какая-то особая красота, элегантность. Когда Гаврилов вышел, Василий Дмитриевич взял список учениц, просмотрел его и сказал:
— Ннда, многовато... Ну ничего, места всем хватит.— И вдруг засмеялся весело, заразительно. Василий Дмитриевич знакомился с каждой из нас, вызывая по фамилии и указывая место, где встать у станка.
— Этот порядок, пожалуйста, пусть будет постоянным.
От занятий с Василием Дмитриевичем мы ожидали многого, но наши ожидания оказались ничтожными по сравнению с тем, что мы получили на его уроках. Зорким педагогическим оком Василий Дмитриевич подмечал все наши погрешности, все недочеты и «промахи» природы в нашем физическом строении, спина, ноги, руки, голова — все пошло «в переделку», отшлифовку. Василий Дмитриевич, как тонкий психолог, осторожно, чтобы не ранить самолюбие девочек, как бы мимоходом, чаще с юмором делал замечания по ходу занятий, но следил за исправлением недостатков неуклонно. Он добивался единой манеры, чистоты формы классического танца. Он тонко вводил нас в мир музыки, развивая наш вкус, любовь к прекрасному. Я не помню чтобы наш учитель когда-либо повысил голос на своих учениц.
Если он был недоволен кем-либо, он искренне огорчался и говорил: «Эк ты какая неповоротливая», или его выразительные глаза, смотревшие на тебя внимательно, вдруг смотрели мимо — знак недовольства, и ты стараешься вернуть этот взгляд, ибо в нем был залог успеха каждой ученицы. Василий Дмитриевич был очень добрым, отзывчивым человеком. Будучи художественным руководителем театрального училища, он стремился помочь малоимущим ученикам, устраивая концерты в их пользу. Бывали случаи, когда Тихомиров лично сам вносил деньги за обучение своих учениц, чтобы дать им возможность не пропускать занятия. Он любил русскую природу, любил ловить рыбу, любовался многоцветьем подмосковных полей. В его квартире всегда было много цветов. Жена Василия Дмитриевича, Лидия Владимировна, знала его пристрастие к цветам. На окнах всегда стояли бегонии, герань, розы и другие комнатные растения.
Василий Дмитриевич обладал замечательным чувством юмора. Произошел такой случай. В старшем классе мы, девушки, каждое воскресенье старались постирать, накрахмалить свои учебные юбочки-пачки. В одно из воскресений я не успела свою пачку привести в должный вид. В понедельник, чтобы не попадаться на глаза Тихомирову, спряталась в раздевалке у швейцара дяди Кузьмы. Добрый старик учил меня:
— Ты не бойся его, он хороший, ступай и скажи: так, мол, и так, у меня воспаление сердечной деятельности. Поймет он. Выхожу в коридор и сразу передо мной Тихомиров и с ним какой-то мужчина.
— Ты что это не в классе? — строго спросил Василий Дмитриевич. Сделав страдальческое лицо, я молвила:
— У меня воспаление сердечной деятельности... Василий Дмитриевич посмотрел и сурово, нахмурив брови сказал:
— Марш одеваться и в класс. Одеваться, но во что? Пачки-то нет. Прошу у девочек одолжить. Наконец, одна маленькая девочка дает мне свою пачку. Еле-еле влезла в нее, короткая до неприличия. Но что было делать? Вошла в класс. Тихомиров не начинал урока, рядом с ним — гость (как потом выяснилось, знаменитый критик, искусствовед Аким Петрович Волынский). Василий Дмитриевич посмотрел на меня удивленно и сказал:
— Тебя что, собаки обгрызли? — и, смеясь, указал: — Иди к станку. Настроение у меня было плохое...
После урока он подозвал меня и сказал, словно продолжая разговор:
— А воспаление сердечной деятельности бывает... когда человек влюбится. Тебе еще рано об этом думать.
