Билеты в Большой театр 
Ранее: 1
Девочки были немного старше меня. Одну звали Ирой, другую Зиной. Они занимались уже месяца три-четыре. Я подошла к палке, положила на нее руку так же, как Ира. В голове вертелся один вопрос: почему эти круглые длинные палки называются «станки»? Вдруг услышала голос Мосоловой:
— Гран плие по всем позициям. Начали, и-и-и... раз, два, три...
Тапер четко, ритмично играл вальс. Подражая девочкам, я встала выворотно в первую позицию. Ноги разъезжались, не слушались, рука вместе с ногами выворачивалась наружу. Присев, как все, не могла удержать равновесия, уперлась рукой в пол. Одно упражнение у станка сменяло другое. Судорожно вцепившись обеими руками в станок, я беспомощно болтала то одной, то другой ногой. Пораженная, ошеломленная, я думала, что буду учиться танцевать, а здесь ничего похожего на танцы не было. Студийцы под музыку приседали, вытягивали, сгибали и разгибали ноги, подбрасывая их высоко кверху. Потные, мокрые лица и спины... Мосолова не обращала на меня внимания. Только один раз, когда я совсем запуталась в упражнении, она крикнула с другого конца зала:
— Новенькая фыська! Начинать надо задней ногой!
Что значит «задней ногой»? Какая же у меня нога «задняя», какая «передняя», пыталась я сообразить, даже стало немного смешно: «словно я лошадь».
— Пятая позиция ног. Левая нога сзади — пояснила Мосолова.— Начинать левой ногой. Начали. И-и-и... раз, два, три... Мосолова была очень строгой и требовательной преподавательницей. Если кто-либо из студийцев путал движения или прилагал мало старания, Вера Ильинична подходила и, размахнувшись, била по ногам, рукам, по спине, оставляя красные пятна, а то и синяки. В первый день моих занятий она подошла к девочке, стоявшей передо мной, и со словами «косолапых нам не надо» сильно ударила ее по спине.
— Выворачивай пятку вперед. Не ленись, понятно? Новенькая с тебя пример возьмет. Зина (так звали девочку) заморгала глазами, будто испорченная кукла, и с еще большим усердием продолжала занятия. А у меня от страха так забилось сердце, что все выскочило из головы и я остановилась.
— Новенькая фыська! — крикнула Мосолова.— С тебя довольно! Как твоя фамилия?
— Холфина,— ответила я, от волнения еще более низким, чем обычно, голосом.
— Иди, Холфина,— тоже басом сказала Мосолова, передразнивая меня.— Отдыхай, завтра приходи в то же время.
Кроме классического танца студийцы занимались еще двумя предметами. Раз в неделю по сорок минут был урок характерного танца. Вел этот предмет знаменитый артист Большого театра Владимир Александрович Рябцев. Занимался он только со старшей группой. С какой же нескрываемой завистью смотрели на эти занятия учащиеся младшей группы. Другой урок был общим для старшей и младшей групп. Назывался он «слушание музыки». Вел этот предмет Илья Ильич Шнейдер. Заключался он в следующем: пианист проигрывал музыкальное произведение, студийцы слушали его, фантазируя каждый свой сюжет. Затем педагог вызывал кого-либо из учениц и спрашивал: «Что ты услышала в музыке? о чем она рассказывает?» Ученицы, чаще старшие, чем мы, младшие, рассказывали, что они «услышали» и что «увидели» в этом музыкальном произведении. Например, в Двенадцатом этюде Шопена, одна видит человека, который борется с каким-то чудовищем, а другая чувствует, что здесь нечто более героическое — борьба человека за лучшую жизнь и т. д.
Шнейдер поправлял, либо соглашался, либо предлагал свой сюжет. Этим урок «слушания музыки» ограничивался. Вскоре Мосолова перевела меня в старшую группу. «Здесь дети занимались уже «на пальчиках» — предел мечтаний каждой новенькой. Деньги на туфли я выпросила у Раи. Стоили они три миллиона двести тысяч. Постепенно я начинала привыкать к занятиям. Вера Ильинична стала мне нравиться. Всех взрослых студийцев она называла «мальчишки» и «девчонки», а маленьких девочек — «фыськами», что означало — киски, котята. Часто на уроке она приводила такие сравнения, так смешно обзывала учениц, что если бы не строжайший запрет Мосоловой «не улыбаться без причин», я покатывалась бы со смеху. «Что ты мне здесь забор выстроила»,— говорила она, увидев растопыренные пальцы рук; или кричала: «Купи себе мозги в Охотном, выбери посвежее, а свои выброси на помойку!».
В конце апреля, на одном из уроков, Мосолова спросила:
— С каких лет ты стала танцевать?
— Кажется, с трех.
— Останься, Сима, после урока,— сказала она. Когда студийцы разошлись, Вера Ильинична устало опустилась в кресло и взяла меня за руку.
— Тебе, девочка, надо в Театральное подавать заявление. Сколько тебе сейчас лет?
— Двенадцать.
— Так вот. Скажи своим родителям, чтобы подавали заявление. С богом, иди, добывай себе профессию танцовщицы.
Трудно было в то время судить о методе преподавания Мосоловой, несомненно лишь то, что занятия, в которых студийцы познавали основы классического танца, вырабатывали силу ног, развивали прыжки, вращение. Мосолова требовала «выворачивать пятки» — следила за выворотностью ног. Большим достоинством Веры Ильиничны было то, что она «видела» способных детей и направляла их из своей студии в профессиональную театральную школу. Многие, очень многие ее ученицы и ученики стали известными деятелями искусства хореографии.
В 1924 году Вера Ильинична закрыла студию. Но педагогической деятельностью продолжала заниматься. Каждый день она давала класс артистам Музыкальной студии Вл. И. Немировича-Данченко и в училище при Театре имени В. Э. Мейерхольда. В 1946 году мы с группой бывших учеников Веры Ильиничны отправились к ней с поздравлением, ей было присвоено почетное звание заслуженного деятеля искусств РСФСР.
Бывшая «гроза» радостно встретила нас, познакомила с любимцем, ангорским котом Васькой. Усадила нас за стол, угощая пирогом «собственного производства». Вере Ильиничне исполнился семьдесят один год. Но старости в ней не было. По-прежнему стройная, подвижная, с молодыми сияющими глазами и ямочками на щеках. В тот день Вера Ильинична рассказала нам о своей работе в Императорском Большом театре. Мы с восторгом слушали ее рассказ. Мой первый педагог, открывший путь в чудесный мир хореографического искусства, Вера Ильинична Мосолова мне, как и многим другим артистам балета, очень дорога, и память о ней мы свято храним.
