Билеты в Большой театр 
ЦАРСКАЯ НЕВЕСТА
Четвертое действие. Картина первая
Богато обставленная трапезная палата в хоромах князя Ивана Хованского в его имении. Хованский — за обеденным столом, сенные девушки развлекают его пением. Поют хором песню «Поздно вечером сидела, все лучинушка горела, гай-дук, гай-дучок» и, приплясывая, повторяют: «Все лучинушка горела».
В разгар песни вбегает Варсонофий с докладом: «Князь Голицын велел тебе сказать: «Поберегись, княже! Тебе грозит беда неминучая». Хованский возмущен, не верит, велит отдать Варсонофия конюхам: «Пускай почествуют изрядно». И чтобы отогнать от себя мрачные мысли, приказывает подать меду и позвать рабынь персидок. Начинаются пляски. Входит Шакловитый без обычая. На грозный оклик Хованского: «И ты посмел?», Шакловитый объявляет Хованскому: «Царевна в скорби великой за Русь и за народ московский зовет к себе и ныне же, совет великий». Хованский обращается к сенным девушкам: «Эй, лучшие одежды мне! Княжой мой посох! А вы величайте». Девушки запевают: «Плывет, плывет лебедушка, ладу, ладу!». Хованский, поддерживаемый под руки холопами, медленно направляется к дверям. Внезапно его убивают. Хованский со страшным криком падает. Сенные девушки разбегаются. Шакловитый подходит к трупу и с издевкой поет: «Ой, слава белому лебедю, ладу, ладу!».
Четвертое действие. Картина вторая
Красная площадь. Уводят в ссылку опального князя Голицына. Народ с любопытством смотрит ему вслед. Досифей стоит, глубоко задумавшись. Я — Марфа подхожу к нему и на его вопрос: «Чем решил совет?», с грустью отвечаю: «Не скрою, отче, горе грозит нам. Велено рейтарам окружить нас в святом скиту и без пощады, без сожаления губить нас». «Приспело время,— отвечает на это Досифей,— в огне и пламени принять венец славы вечныя! Марфа, возьми Андрея князя, не то ослабнет и не подвигнется. Терпи, голубушка, люби, как ты любила, и славы венцом покроется имя твое. Прости».
Досифей уходит. Я остаюсь одна и словно в экстазе, простирая руки к небу, пою полным голосом, вдохновенно, восторженно: «Теперь приспело в'ремя принять от господа в огне и пламени венец славы вечныя». В большом волнении ко мне подходит Андрей Хованский и с яростью и озлоблением требует, чтобы я сказала, где скрыла Эмму. «Я созову моих стрельцов, народ московский, тебя, изменницу, сказнят».
«Зови стрельцов»,— отвечаю я, со злой насмешкой глядя ему в глаза. Андрей трубит в рог. «Труби еще»,— повторяю я с усмешкой. В это время под протяжные удары соборного колокола входят стрельцы с плахами и секирами, а за ними из Кремля идет петровское войско. Ошеломленный этим зрелищем, Андрей кидается ко мне, ища защиты: «Марфа, спаси меня!». «Ну, ладно, княже,— отвечаю я,— я тебя укрою в месте надежном, идем со мной». И, обняв его, быстро увожу со сцены.
...Перед описанием пятого действия мне хочется привести выдержки из писем Мусоргского Стасову, чтобы показать его отношение к образу Марфы. Композитор писал 23 июля 1873 года: «Могу только сказать Вам пока что, кому ни показывал отпевание любовное, глаза пучат, до такой степени это небывалая штука; ...это смертный приговор любящей и брошенной женщины, а как тут объясняется сама собой глупость Андрея Хованского, что предпочел глупую, как он же, немку мощной и страстной женщине: раскольница язвит Андрея нелюбовью немки и жалеет его и ее, причитывая «аллилуя» и обходя его с зеленой свечой в обеих руках, и в саване на мотив колдовства или заклинания на «ветер буйный».
2 августа 1873 года Мусоргский пишет: «Заклинание «на ветер» раскольницы пришибается песнью раскольников об «аллилуевой жене», выходящих из лесу в саванах с зелеными свечами; на одной из перифраз хора раскольница пронизывает сцену криком: «смерть идет»... На любовную тему заклинания раскольница нашептывает ему (Андрею): «Смертный час твой пришел, милый мой, обойми меня в остатний раз».
Вначале Мусоргский думал написать слова Марфы: «Помереть с тобой, ровно сладко заснуть». Так Марфа понимала смерть. А потом уже «алли-луя». Но в партитуре этого нет.
Мусоргский пишет Стасову 2 августа 1873 года: «Нравится всем без изъятия это любовное отпевание и даже мне самому нравится»2. В другом письме (от 23 июля 1873 года) Мусоргский снова пишет Стасову: «...говорил с путным попом на счет характера напевов раскольничьих. Рекл он: Если, живя в деревне, застали и слышали старых дьячков,— так и создавайте ваших раскольников в обиходном напеве. Я застал и слышал дьячков, но о завете путного попа забыл, пока не понадобился мотив для канта Досифея и для купельного канта при самосожжении. Сообщил Корсиньке — пришел в совершенное удовольствие от проекта колоратурного церковного напева всем хором в унисон»3.
Так работал великий русский композитор над своей оперой, с такой же тщательностью изучая источники, которые помогали ему добиться жизненной правды, с какой Бородин работал над «Князем Игорем»...
Иллюстрации к книге:
