Някрошюс и пустота

Спустя полгода после премьеры в итальянском городе Кальяри на Сардинии Большой театр все-таки решился и на родной сцене показать то, что у него вышло из оперы Римского-Корсакова "Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии" в постановке модного режиссера Эймунтаса Някрошюса. И стало понятно, почему театр не торопился с домашней презентацией своей репертуарной новинки

Спустя полгода после премьеры в итальянском городе Кальяри на Сардинии Большой театр все-таки решился и на родной сцене показать то, что у него вышло из оперы Римского-Корсакова "Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии" в постановке модного режиссера Эймунтаса Някрошюса. И стало понятно, почему театр не торопился с домашней презентацией своей репертуарной новинки. Эта самая большая не только по названию, но и по протяженности (почти четыре часа музыки, если без купюр) "литургическая", "сказочная" опера Римского-Корсакова относится к числу редко появляющихся на театральных подмостках. И то, что с ней сделал (или, точнее, не сделал) Някрошюс по принципу семейного подряда (сценограф - сын Мариус, а за костюмы отвечала жена Надежда Гультяева), вряд ли изменит трудную сценическую судьбу этого шедевра. Итальянцы скооперировались с Большим театром ради того, чтобы на открытии фестиваля св. Эфизио показать публике что-то экзотическое.

Может быть, мистический русский сюжет и музыка, проиллюстрированные нагромождением массовки в шубах, людьми-птицами, деревянными оленями, человеком-медведем, девушками с коромыслами наперевес - и это все, конечно, на фоне икон и колоколов, - для западного зрителя и способны послужить наглядным подтверждением мифа о "загадочности русской души". Но в Москве это зрелище кажется по меньшей мере странным и недодуманным, так как балаганность и наивность происходящего на сцене в конце концов так и не трансформируется в какую-либо внятную мысль. Наоборот, чем интенсивнее резвится миманс и хор (кстати, звучащий красиво), тем более статично действие по сути. Мир дольний и горний, готовность к смерти перед сечей при Керженце и торжество воскресения в Невидимом граде, обручение на Земле и брак на Небесах - все эти и иные коллизии оперы (либретто Владимира Бельского, в основу которого положена древнерусская легенда XIII века, эпохи татаро-монгольского владычества) будто не замечены режиссером. Линия режиссерской мысли отсутствует как таковая. Единственное, чем запоминается "картинка" спектакля, - это детская доминанта ярко-голубого цвета: балетки девушек из массовки, "монструозные" искусственные цветы, что зачем-то выносят прямо в зал, к первому ряду партера, и "орденские" подушечки, которыми завалена сцена, - все голубое-голубое...

Может, в детстве художник Мариус был влюблен в Мальвину? Но что самое неуместное в оперном театре - все творящееся на сцене ни на каких уровнях не соприкасается с партитурой. Оркестр под управлением музыкального руководителя Большого театра Александра Ведерникова звучит вяло и не всегда стройно и внятно, как будто самим музыкантам невероятно тоскливо от всего происходящего. Удачные певческие работы, за исключением темпераментного тенора Михаила Губского в роли Гришки Кутерьмы, тоже не обнаруживаются. Особенно жаль Татьяну Моногарову - Февронию. Эта титаническая партия для большого драматического голоса - мука адова для легкого сопрано певицы, которую очень часто просто не слышно. А уж о роскоши, чтобы слова разобрать, тут и вовсе говорить нечего. Абсолютно мимо роли по этой же причине существует на сцене и Виталий Панфилов (жених Февронии - Всеволод Юрьевич). 

Все то же самое относится и к татарским богатырям Бедяю и Бурундаю (Андрей Архипов - сольный дебют на сцене Большого театра внука нашей великой певицы Ирины Архиповой, и Вячеслав Почапский), и к Андрею Бреусу в партии Федора Поярка, и к не по-юношески тремолирующему Отроку, находящемуся будто в сильном подпитии в исполнении Светланы Белоконь. Вокально очень хорош лишь бас Михаил Казаков (князь Юрий Всеволодович), вот только из своей другой, звездной роли Бориса Годунова он выйти, похоже, забыл. Надо заметить, что Някрошюс никому из солистов драматургически ролей не выстроил.

И было заметно, что каждый пытается функционировать на сцене по своему разумению. Поэтому, несмотря на перегруженность театральной бутафорией, когда дело доходило до арий и дуэтов, опера превращалась в концертное исполнение. Кстати, режиссер самокритично не вышел в Москве на поклоны. И было бы совсем честно с его стороны гонорар за эту постановку перевести, например, в какой-нибудь благотворительный фонд или на счет Музея-квартиры Римского-Корсакова в Петербурге, тем более что такая незадача приключилась в год столетия со дня смерти композитора. Вот только остается вопрос: зачем это все нужно было Большому театру? Обрекать себя на заведомо проигрышное сравнение с собственной постановкой начала 80-х годов прошлого столетия, когда дирижировал Евгений Светланов, а на сцене блистали Галина Калинина, Владислав Пьявко и Александр Ведерников-старший (отец нынешнего дирижера). Или со спектаклем Дмитрия Чернякова в Мариинском театре 2001 года, который действительно удивлял внешним антуражем и завораживал каким-то мистическим внутренним чувством. Ныне же получилась пустота, поэтому публика отваливала пачками даже с премьеры, и часто не дожидаясь антракта.

Автор: Мария Бабалова

Источник: Газета "Известия"