Билеты в Большой театр 
Ранее: Часть 148
«Мы присутствуем при рождении нового жанра, жанра советской монументальной героической оперы»,— писала газета «Советское искусство» 4 января 1938 года, накануне премьеры О. Чишко. Действительно, можно считать, что «Броненосец «Потемкин» как бы указал основное направление, по которому должна была пойти советская опера, хотя само произведение О. Чишко было далеко от совершенства. Будущее покажет, что дальнейшие попытки создать монументальную героическую оперу на советскую тему с новой активностью и с разной степенью удачи вновь возродятся после Великой Отечественной войны («Никита Вершинин» Д. Кабалевского, «Октябрь» В. Мурадели, «Оптимистическая трагедия» А. Холминова и Др.).
Некоторые из них повторят те же приемы, которые характеризовали «Потемкина», как повторят и его недостатки. Но то, что трогало и волновало своей новизной и близостью к революционным событиям в 30-х годах, в 60-е уже не воспринималось столь же свежо и эмоционально. Да и советское музыкальное творчество за это время ушло далеко вперед в мастерстве и освоении многообразных жанров. Но об этом разговор впереди. Полную творческую зрелость Большого театра как выдающегося исполнительского коллектива характеризует 1939 год — постановка первой оперы выдающегося грузинского композитора Захария Палиашвили «Абесалом и Этери». Этот спектакль как бы продолжил начатую Большим театром пропаганду оперного творчества братских республик еще со времени постановки «Алмаст» А. Спендиарова. Но тогда критика, запутавшись в сетях рапмовского схематизма и вульгарной социологии, не поняла большого художественно-политического акта, каким явился спектакль армянского композитора.
Теперь же опера Палиашвили была принята с полным пониманием этого события. Важным стимулом к постановке оперы 3. Палиашвили Большим театром явился поистине триумфальный успех «Абесалома и Этери» на декаде грузинской литературы и искусства в Москве в 1937 году. Но как бы импозантен ни был декадный спектакль, как бы хорошо, с глубоким проникновением в родную музыку и образы сказания — одного из цикла древнего эпоса «Этериани» — ни исполняли свои партии голосистые грузинские певцы, постановка Большого театра могла бы с ними поспорить. Автор этих строк, свидетель первого сценического рождения «Абесалома» в грузинском театре, как бы увидел ее новыми глазами в московской интерпретации. Этого же мнения придерживались такие авторитетные критики, как А. Шавердян, Г. Хубов, также знавшие оперу Палиашвили еще по Тифлису.
По своему содержанию опера Палиашвили — один из вариантов темы Ромео и Джульетты, воплощенной замечательным грузинским писателем и поэтом Важой Пшаделой в трогательную и величавую поэму. Охотясь в лесу, царевич Абесалом встречает бедную крестьянскую девушку Этери, влюбляется и женится на ней. Но его друг и наперсник Мурман, сгорая от любви к Этери, подсыпает ей злого зелья, от которого она чахнет. Под предлогом, что он спасет Этери, Мурман уводит ее к себе. Но, разлученный с любимой, Абесалом заболевает, и его приносят ко дворцу Мурмана. Здесь царевич и умирает на руках Этери, которая затем убивает себя. По преданию, на их могиле вырос дивной красоты куст роз. В постановке Большого театра этого куста, естественно, нет, но поэтичность народного сказания пронизывала собою весь спектакль.
Рядом с монументальным оформлением и могучими хоровыми эпизодами жил мир глубоких душевных переживаний, огромный лиризм чувств и образов. Абесалом, Этери, Мурман были не сказочными, легендарными, а тем более «оперными» героями, а живыми людьми с их радостями и страданиями, образами большого поэтического накала. Можно смело сказать, что такого тесного слияния музыки, действия и живописного решения Большой театр еще не достигал в довоенное время. Именно об этом мечтал Рубен Симонов, говоря в беседе с корреспондентом «Известий» еще в апреле 1939 года о том, что ему «хочется вскрыть благородство и возвышенность любви Абесалома и Этери», «донести до слушателей неувядаемую прелесть и национальный колорит легенды и музыки, достигнуть слияния пластического и вокального рисунка образов».
И с полным правом можно утверждать, что режиссер в содружестве с дирижером и художником решили поставленную перед собой задачу. Это содружество оказалось почти что идеальным. А. Мелик-Пашаев, с юных лет полюбивший музыку оперы Палиашвили (Александр Шамильевич начал свою деятельность в тифлисском театре концертмейстером), великолепно ощущавший характер грузинской музыки, выявил все богатейшее мелодическое содержание оперы, ее широкую напевность. Это сказалось в звучании оркестра, мощных хоров и, безусловно, в исполнении вокалистов, несмотря на то, что певцы впервые встретились с грузинской музыкой, с ее сложным многоголосным стилем и своеобразной певучестью. До сих пор звучит в памяти нежная чарующая тема вступления, построенная на мелодии любви Абесалома и Этери, звучит именно так, как интерпретировал ее Мелик-Пашаев, который, как никто другой, умел заставить оркестр «петь». А торжественные хоры с запевалой — тамадой Тандарухом на свадебном пире? А дуэт Абесалома и Мурмана? А последняя сцена влюбленных? Можно долго перечислять замечательные страницы оперы, которые дирижер «влил» в нашу память. Но их слишком много...
Продолжение: Часть 150
