И смех и слёзы... (Из книги «Деятели музыкального театра»), часть 1

Раз уж довелось мне вспомнить о трудностях того времени, расскажу и о том, как жилось и работалось в те годы нам, артистам. Сейчас, спустя более полувека, многое представляет¬ся в виде веселых курьезов, но тогда... Как часто бывало не до смеха! Как-то в Харьков должен был приехать гастролер, певец с большим именем. Везде были развешены афиши о спектакле, на которых огромными буквами стояла фамилия гастролера.

Сейчас точно не помню, кто это был, но думается, что П. Цесевич. Однако почти перед спектаклем стало известно, что он не приедет. Дирекция заволновалась, так как билеты проданы и отменить спектакль уже было невозможно. И вот, в кабинет к директору стали приглашать всех басов, певших Мефистофеля. Каждый сумел по тем или иным причинам от спектакля отказаться, никому не хотелось попадать в неблагоприятные условия — ведь публика придет на гастролера, а ей предложат не раз уже виданное и слышанное. Итак, положение, казалось, было катастрофическим. Вызвали и меня. Предложение дирекции естественно явилось чрезвычайно заманчивым. Когда-то еще представится возможность попробовать себя в главной роли, а тут помог случай! Но выступать, конкурируя с объявленным в афишах артистом, было, конечно, очень дерзко и рискованно. Кроме того, и репетиции не предвиделось; и хотя партию я знал прекрасно, но пел ее до сих пор только в сопровождении фортепиано и то не полностью. Однако, как говорится, «взявшись за гуж, не говори, что не дюж». Прошел свою партию с дирижером. Все вроде было хорошо, но волнение не унимается.

Напомню, что время было голодное. Не каждый день приходилось досыта есть, мясо же вообще видели так редко, что и вкус его уж стали забывать. Я понимал, что для того, чтобы выдержать такой тяжелый спектакль, мне нужны физические силы. Накануне спектакля я на последние деньги купил мясо и радостный возвращался домой. Мысли мои были о предстоящем спектакле. Настроение бодрое, приподнятое. Дома же меня будто спустили с небес на землю. Помню точно, что положил мясо в сумку, но увы... его там не оказалось. Ни денег, ни мяса и никаких надежд на хороший обед!

В театр пришел я задолго до начала. Стал гримироваться. Этому мастерству я научился не сразу, однако и искусством грима довольно скоро овладел хорошо. Кстати, гримироваться сам я начал после того, как однажды чуть было не пришлось выйти на сцену вовсе без грима. Было это в первые дни моих выступлений в роли Пимена. В театре всех артистов обслуживал один старик-гример. Гримировал он всех подряд, сначала ведущих, потом по очереди остальных. Часто приходилось его долго ждать. Однажды я уже вот-вот должен выходить на сцену, а его все нет. Изнервничался я страшно. Наконец гример пришел. Я взволнованно говорю:

— Что так долго, ведь скоро мой выход! Он же невозмутимо бросил мне:

— А чего ждал-то, сам бы и гримировался! Ведь я показал уж один раз! — и приступил к своему делу.

Задетый этим ответом, я отвел его руку в сторону и быстро сам загримировался, как смог. С тех пор накупил всяких книг по гриму и научился обходиться без чужой помощи. Однако вернусь к моему злополучному Мефистофелю. Неприятности сыпались на меня в тот день. Облачившись в костюм, который с огромным трудом налез на меня, так как был сшит совсем не по мне и его лишь успели кое-как подогнать к моему росту, я вышел из уборной и за кулисами увидел Сабинина, певшего в тот вечер Фауста. Вероятно, вид мой являл далеко не веселое зрелище; во всяком случае мало было похоже, что мысль о сегодняшнем выступлении приносит мне радость, потому что Сабинин участливо спросил:

— Что, волнуешься? Говорить мне не хотелось и я лишь кивнул.

— Э-э, батенька, да это легко поправимо! У меня есть средство, которое как рукой снимает волнение. И он повел меня в свою уборную. Там достал из шкафчика бутылку, налил желтоватой жидкости в два стакана.

— Пей,— подал мне один стакан, а другой залпом выпил сам.

Я последовал его примеру. Пиво! Смотрю с удивлением и укоризной на Сабинина:

— Хорошо, хорошо, Маркуша! Теперь и голос зазвучит, и волнения не будет.

Вернулся в свою уборную, решил чуть-чуть распеться. Пробую голос, а вместо звука какой-то сип. Боже! Что делать? Бегу к Сабинину. Тот тоже разволновался, но вида не показывает, успокаивает меня.

— Ничего, ничего.— И снова берется за какую-то бутылку.— Вот пей, только маленькими глоточками и голос восстановится. Это шампанское.

Ну, думаю, раз уж попал в такое положение, хуже не будет. Пью... Пробую голос... Звучит. Как камень свалился с моих плеч. Я успокоился. Дальше все пошло хорошо. Публика, хотя и разочарована была отсутствием гастролера, принимала меня неплохо. Я же, забыв все волнения и невзгоды этого ужасного дня, пел, полностью отдаваясь образу, подчиняя ему свои чувство, разум и волю... С того дня я стал, наряду с маститыми певцами, постоянным исполнителем партии Мефистофеля, одной из интереснейших в оперном басовом репертуаре.

Продолжение...