Билеты в Большой театр 
В. И. Ленин «поставил вопрос на голосование, бросив предварительно, как бы мимоходом несколько слов: «Мне кажется,— сказал Ильич, сверкнув смеющимися глазами, — что Галкин имеет несколько наивное представление о роли и назначении театра». И Владимир Ильич предложил тем, кто согласен с Галкиным, поднять руки. Но рук не поднялось». Да, рука не поднялась на Большой театр. Но покушения невежд угрожали еще долго. Зимой 1922 года вновь вспыхнула дискуссия о закрытии Большого театра. И вновь Луначарский ринулся на его защиту. И квадрига Аполлона все так же победоносно летела над головами галкиных всех мастей!.. Луначарский не только физически, так сказать, спасал театры, но отстаивал целые направления — и традиционные, и самые смелые, «левые». О Луначарском прекрасно написал Александр Яковлевич Таиров: «Я — человек театра. Я хочу лишь констатировать, что для расцвета советского искусства и театра, несомненно, сыграло громадную и счастливую роль то, что Октябрьская революция вручила — именно ему — руль кормчего на нашем корабле в бурный период неслыханной еще в мировой истории переоценки всех ценностей.
Я хорошо помню все эти годы. Я хорошо помню, что наряду с постоянными похвалами Анатолию Васильевичу и несомненным признанием его исключительных заслуг — стоило только нашему кораблю временно дать крен влево или вправо, тотчас же на нашего рулевого хлестким градом сыпались упреки. В чем только не упрекали его за эти годы? То в том, что он ведет к гибели накопленные ценности искусства, и, пренебрегая всеми традициями наших классических театров, готов отдать их «на разгром и поношение» бурных идеологических и формальных искателей левых путей, то, наоборот, в том, что он сдал все левые позиции и ведет наше искусство к универсальному музею, чуждому живой жизни страны, и еще во многом и многом, — всегда с неизменной страстностью, столь характерной во всех спорах и столкновениях по вопросам искусства и театра. Иногда, когда эти нападки принимали особенно яростный характер, казалось, что вот-вот наш рулевой потеряет необходимое равновесие, в запале двинет с размаху рулем, и наш корабль если не утонет, то надолго зашатается на бурных волнах, бросив населяющих его в цепкие и жесткие лапы встречных водоворотов.
Но кормчий на мгновение задумывался, иногда двумя, тремя на редкость меткими ударами отражал нападение и затем неизменно... улыбался. — Это — слабость, — волновались одни, — это — близорукость, — восклицали другие. Прошло десять лет. Теперь, когда даже слепые не могут не увидеть... что старые театры, неоднократно обрекавшиеся на слом, проявили новую жизненность и силу идти в ногу со своим веком; что левые течения, постоянно защищаемые А. В. Луначарским от нападок в голом формализме, заумничестве и чуть ли не антисоветскости, в результате наполнили свое заостренное мастерство новой идеологической сущностью нашей эпохи, что театральное профессиональное искусство, одно время угрожаемое уничтожением со стороны дилетантизма, неизбежно пришедшего вместе с бурными ростками самодеятельного театра, вновь, в его же соках, укрепило свои силы, а самодеятельный театр осознал необходимость внести в свой революционный энтузиазм оружие подлинного мастерства, — теперь эти факты сами по себе, без лишних слов, свидетельствуют, что Анатолий Васильевич проявлял всегда в своей работе не только огромную бережливость и чуткость подлинного художника ко всем творческим начинаниям великого десятилетия и огромное внимание настоящего человека ко всем нам, строителям современного искусства и театра, но и совершенно исключительную дальнозоркость Комиссара Революции...».
Это написано в 1927 году, по случаю десятилетней работы А. В. Луначарского на посту народного комиссара по просвещению. Я привел эти слова, потому что и сам мог бы подписаться под ними. Занятый огромной работой, Луначарский не оставлял своих забот и о людях театра — о крупных художниках, чьи имена овеяны славой и даже легендой, и о тех, кто остался в истории искусства явлением как бы второго и третьего ряда. Суть не в том, кто к какому рангу принадлежал. Это были живые люди; из плоти и крови, творившие искусство во имя революции и в самые тяжелые ее дни.
Конечно, я не мог тогда знать обо всех добрых деяниях Луначарского. Но многим из тех, с кем я был связан творческой общностью, он помогал со всей щедростью и заботой государственного человека. Когда Маргарита Павловна Кандаурова заболела туберкулезом и уехала в деревню лечиться, вслед ей Анатолий Васильевич послал письмо в местный исполком: «В деревне Дарьино, станция Спасское, в доме крестьянина Дмитриева поселилась для летнего отдыха выдающаяся артистка Государственного Большого театра т. Кандаурова. Она очень больна и нуждается в полном отдыхе. Государство крайне заинтересовано в том, чтобы за лето она могла поправить свое пошатнувшееся здоровье, поэтому убедительно прошу Вас принять все зависящие от Вас меры, чтобы т. Кандаурова смогла спокойно воспользоваться Вашим гостеприимством». И скольким людям вслед летели подобные письма!
