Билеты в Большой театр
8 903 710 85 87
Афиша театра Схема зала Схема проезда О компании Контакты

Размышления о старых балетах. Новые роли. (Часть 3)

Ранее: 1, 2.

Асаф МессерерЭто был беспрецедентный в истории театра случай, когда дирекция поддержала не заведующего балетной труппой, а молоденького начинающего танцовщика. Но победа обострила и без того натянутые отношения с начальством. Я был все время начеку. Кажется, именно в эти годы на экраны вышел очень смешной фильм с моим любимым актером Бестером Китоном — «Наше гостеприимство». Китон был всегда серьезен, даже меланхоличен и мог вызывать гомерический смех зрителей, не улыбнувшись сам ни разу за всю картину. Он играл жениха, который ехал к своей любимой на первом поезде, составленном из старых карет. Паровоз ужасно дымил, пассажиры сидели в своих каретах чернее сажи. Но чернее пассажиров был машинист-энтузиаст. Он очень нервничал — долго гудел ослу, который упрямо стоял на рельсах, так что в конце концов ему пришлось переносить рельсы в сторону, чтобы продолжить путь. Наконец после всех превратностей жених благополучно прибывал в дом к своей невесте. Но тут его ждали новые сюрпризы. У невесты было два брата, здоровенные детины, с пудовыми кулачищами. Не помню уж почему но они делали все, чтобы свадьба расстроилась. Обедал жених со своей любимой — братья сидели по обе стороны от него и точили ножи, один о другой. Сталь остро сверкала по сторонам невозмутимого лица Китона. И он с еле заметным тиком чуть отстранялся. По обычаю того времени, дома врага трогать нельзя. Поэтому стоило жениху выйти из дома — понюхать цветок или полюбоваться пейзажем,— братья мигом возникали поблизости и сигнализировали ему кулаками. Я хохотал и ловил себя на мысли, что в Большом театре часто чувствую себя в положении Бестера Китона...

Самое смешное, что уже через год после описанного разговора у Лапицкого мы — Тихомиров, Иван Смольцов, Леонид Жуков и я — танцевали вариацию четырех кавалеров в «Раймонде». Трудность вариации заключалась в синхронности. Первый кавалер делал два тура в воздухе и застывал. Потом второй, третий, четвертый. Как ни разнились наши индивидуальности — чтобы получился ансамбль, все танцевальные виртуозности мы должны были исполнять в одинаковой манере. После туров мы делали по три пируэта и вновь застывали. «Стой! А то буду стрелять!» — говорят в таких случаях в театре. И мы каменели... Вариация всегда вызывала горячий отзвук зала. Но опускался занавес, кавалеры (за исключением Леонида Жукова) холодно раскланивались со мной. И все возвращалось на круги своя... Приятели часто передавали мне те нелестные выражения, которые адресовались мне балетным руководством. Смысл высказываний был таков: до чего дойдет Большой театр, если мальчишки и девчонки начинают играть в нем чуть ли не первостепенную роль!.. Но я по-прежнему не собирался сдаваться. В старых балетах не все одинаково хорошо, и я не хотел рабски копировать образцы. Тем более мои новшества находили поддержку у молодежи. Да и роли следовали одна за другой.

В «Лебедином озере» кроме па-де-труа я исполнял также сольный венгерский и испанский танцы. В «Корсаре» — раба и пирата, партии ведущего танцовщика. А в любезном моему сердцу «Волшебном зеркале» мне поручили тирольский танец — па-де-труа, в очередь с Иваном Смольцовым, и роль Зефира. Трио мы танцевали с Абрамовой и Кудрявцевой в тирольской манере, весело, грациозно, получая удовольствие. А Зефира — с Марией Романовной Рейзен. У нее была слава красавицы, женщины- вамп, «пожирательницы» мужских сердец. Кто-то, кажется, даже стрелялся из-за нее. Леонид Жуков женился на Марии Романовне, и у них получился удивительный дуэт. Но я по молодости лет колдовских чар прима-балерины не ощущал, и если страдал, то не от сердечных мук. В балете изображалась сцена в фантастическом лесу, когда Зефир сажал принцессу на плечо и держал ее минуты три, пока рабочие меняли декорации. Рейзен была, что называется, «с весом». Со стороны это было, пожалуй, смешно — моя «чаплиновская» худощавость, а на плече дама во вкусе Рубенса. Правда, о поправкой на балетную «весовую шкалу». Позднее, когда Голейзовский поставил свою «Теолпнду», чудесную пародию на балетную красивость, на всех этих «эльфов и цвельфов» (Маяковский), я отводил душу, шаржируя там Зефира. Летал, летал по сцене мифологический такой ветерок...

В первый же год работы в театре я получил и любимейшую свою роль — Колена в «Тщетной предосторожности». Вышло это самым неожиданным образом. Захворали все исполнители. У Леонида Жукова, лучшего Колена, болело колено. Отменить спектакль не могли, так как заменить его было нечем. И взор, уж не знаю чей, упал на меня. После класса ко мне подошел заведующий балетной канцелярией Воронцов и сказал, что вечером мне придется танцевать «Тщетную предосторожность». «Кого?» — спросил я. — «Колена», — ответил он. — «А с кем?» — машинально поинтересовался я. — «С Кандауровой», — спокойно ответил он. По теперешним понятиям это все равно что новичку предложили бы главную партию с Екатериной Максимовой. Кандаурова была для меня тогда недосягаемой балериной. Я видел ее лишь издали, со сцены. У нее была легкая, точеная фигурка и дивной красоты ноги с высоким подъемом. По фотографиям многим знакома прекрасная нога Анны Павловой со «стальным» носком. Так вот, смею утверждать, что ноги Кандауровой были не менее прекрасны. Вообще больше никогда в жизни я не видел у балерин таких ног! Этот подъем был и редкостным достоинством Кандауровой и ее слабостью. Обычно танцовщицы с большим подъемом, когда стоят на пальцах, боятся его растянуть и даже сломать, и потому танцуют не на полностью выгнутом подъеме. Кандаурова же всегда — на полном! Кстати, именно за эти дивные ноги ее приняли в балетную школу. Отец будущей прима-балерины был в свое время танцовщиком, а затем помощником администратора Большого театра Ивана Константиновича Делазари, или, как тогда писали на французский манер, — Де Лазари.

Продолжение...