Билеты в Большой театр 
Заинтересовавшись, я тоже стал ходить в театр. И в детские годы видел не только «Синюю птицу», но и «Село Степанчиково», «На дне», «Три сестры», «Царь Федор Иоаннович». Влияние старшего брата на меня было куда более глубоким, чем я мог тогда осознать. Уже став профессиональным актером, Азарий писал в одной из своих статей: «Работаю над ролью прежде всего весело. И это непременное условие. Без чувства жизнерадостности ни работать над ролью, ни играть ее не могу. Стоит мне «загрустить», как я сейчас же Начинаю теряться перед стоящей передо мною задачей». Статью Азарий заканчивал признанием, что «свою артистическую волю направил на воспитание в себе жизнерадостности в работе».
По-моему, это удивительная мысль! Теперь осознавая ее, я понимаю, что мы, ушедшие в искусство вслед за ним, унаследовали от брата эту «колабрюнъоновскую» жизнерадостную волю, без которой в нашем деле выстоять невозможно. И не только мы, но и следующее за нами артистическое поколение. И прежде всего Майя Плисецкая, дочь моей старшей сестры Ра!
Теперь я расскажу об одном из зимних вечеров 1919 года. В Большом театре дают балет «Коппелия», и я случайно оказываюсь на гудящей галерке. В театре холодно, публика сидит в валенках, в шубах, под куполом висит морозный туман от дыхания зрителей. Зима 1919 года была вообще какой-то небывало лютой и голодной. Москва глубоко утонула в снегу, на улицах валялись закоченевшие дохлые лошади, их никто не убирал. У нас в доме вся жизнь перенеслась в ту комнату, где топилась «буржуйка». Длинная, голенастая труба тянулась от нее в форточку. Поэтому в комнате дыма было больше, чем тепла. Мать варила суп: на чугун кипятка горсть пшена. Мы сидим, жмемся ближе к «буржуйке» и друг к другу... И вдруг — Большой театр! Красный бархат партера и лож, золото, сияние огней в хрустальных подвесках. Все это казалось почти ирреальным и все-таки было явью. Радостная роскошь обстановки, звуки настраиваемых в оркестре инструментов, тьма, медленно сходившая в зал вслед меркнувшей люстре, взлетающий вверх занавес и, наконец, яркая сцена, на которой, непричастно стуже, стояла грациозная балерина в короткой пачке и резво веселая.
Главные партии в «Коппелии» исполняли тогдашние премьеры Большого театра Александра Балашова и Леонид Жуков. Весь спектакль я простоял в своих полумальчиковых ботинках, которые мать достала мне по случаю. Они ужасно жали, будучи на два номера меньше моих ног. И лишь на «Коппелии» я, кажется, впервые забыл о своих мучениях. Как же так, ошеломленно думал я, артисты не произносят ни слова, а мне все понятно! Яснее, чем даже в опере, которую я к тому времени уже слышал. Не помню, какая это была опера, но ясно помню, что скучал и все время пытался разобрать слова, которые певцы пели, едва проборматывая, с ужасной дикцией. А тут — сказка, веселье, игра. Танцовщики вершат ее в вариациях, прыжках, кабриолях, антраша, пируэтах, турах в воздухе — чудо!
Разумеется, я лишь значительно позже узнал названия всех этих движений. Но мог ли я предполагать, что всего через два года сам буду танцевать на прославленной сцене! На «Коппелии» я лишь догадался, что танцы — это мое. Мне нужно идти в балет. Ра была единственной, с кем я поделился своим прозрением. И мы пошли с ней на Пушечную улицу, где в глубине двора стоял дом с высокой темной дверью — Хореографическое училище при Большом театре. Для входящих в него открывался прекрасный мир. Мы уже сделали не¬сколько шагов к этой двери, как повстречали знакомую нашей семьи, балерину Петунину. Она спросила с улыбкой, что мы здесь делаем. Смелая Ра сказала, что брат хочет поступить в балет. Это позабавило и озадачило Петунину. «А сколько тебе лет?» — спросила она. А узнав, что шестнадцать, и вовсе рассмеялась: «Но в шестнадцать у нас уже кончают училище и становятся артистами. В балете начинают детьми, восьми- девяти лет...» Я этого совершенно не знал. Не догадывался даже. «А что же делать, если я хочу танцевать?» — робко и упрямо спросил я. «Ну, что тебе посоветовать? — задумалась добрая Петунина, видя мои расстроенные чувства. — Пойди в какую-нибудь частную студию. Их теперь много в Москве...».
