Билеты в Большой театр 
Свой путь к Ленскому
Подлинная художественная правда, отличающая образы Собинова, явилась той основой, той почвой, на которой выросло мастерство советских певцов. Собиновские традиции нашли новую жизнь и в юношеском очаровании образов Лемешева, и в поэтической глубине созданий Козловского, и в мягком лиризме героев Алексеева. И если идеи Станиславского сыграли огромную роль в формировании Собинова как художника, то несомненно и то, что Станиславский в работе с молодыми певцами над образом Ленского прежде всего отталкивался от животворных сценических традиций, утвержденных в этой роли Собиновым.
Таким образом, и через школу и в непосредственном общении с великим художником они воспринимали его творческие заветы. Именно поэтому здесь не может идти речь о внешнем подражании, механическом копировании образов. Так и Алексеев нашел свой путь к Ленскому, по-своему пережил и перечувствовал его радости и страдания, по-своему донес их до слушателя. Артист рисовал своего Ленского немного капризным, обидчивым и вспыльчивым, но очень чистым и непосредственным. Он не умел, как Онегин, трезвым, холодным умом оценить явления жизни и вынести им приговор, он все принимал близко к сердцу, доверчиво, как ребенок, и также, как ребенок, огорчался при каждом пустяке. Поэтому и кокетство Ольги и минутный каприз Онегина показались ему прямой изменой любви и дружбе, которую он воспринял как страшную жизненную катастрофу. Так подводил Алексеев своего героя к ссоре с Онегиным и сцене дуэли, вызывая в слушателях искреннее сожаление к бессмысленно погибшему юноше, не успевшему познать подлинную жизнь и ее подлинные конфликты. Цельным и правдивым представлялся его Ленский, не отягощенный ложным мелодраматизмом, вычурной сентиментальностью, в плену которых так часто оказываются некоторые певцы.
Таким запомнился автору этих строк Ленский — Алексеев, еще во время выступлений певца на тбилисской оперной сцене; эти черты своего героя он пронес и через дальнейшую сценическую жизнь. Так, в ряде рецензий, в том числе и заграничных (Алексеев неоднократно совершал гастрольные поездки в зарубежные страны, выступая в 30-х годах с большим успехом в Чехословакии, Литве, Латвии и т. д.), часто отмечается вдохновенность его образа «пылкого юноши с детским и чистым сердцем». Почти все рецензенты единодушно признают высокие вокальные достоинства певца, глубокую лиричность голоса, ритмическую четкость исполнения при свободной и выразительной декламации.
С особой душевностью встречал всегда Алексеева народ Латвии, которую певец посетил несколько раз, выступая в Национальной опере в Риге. Он покорил сердца рижан, повторив арию Ленского («Куда, куда вы удалились?») на чистейшем латышском языке, выразив этим свое глубокое уважение к национальным чувствам народа. Знаменательно и то восторженное удивление, с которым принимали зарубежные слушатели Алексеева в роли Лоэнгрина. Национальная черта русского вокально-сценического искусства — умение найти свое глубоко самостоятельное решение образа, пересмотреть его сложившиеся исполнительские традиции, очистить от штампов, от установившихся канонов особенно ярко сказалось на отношении русских певцов к западноевропейским операм. Для нас, русских людей, образ Лоэнгрина неразрывно связан с теми незабываемыми эстетическими впечатлениями поэтической озаренности и душевной лирической красоты, которые нес в нем Собинов.
Алексеев одним из первых удачно продолжил собиновскую традицию. В памяти оживает его хрупкая, изящная фигура в жемчужных латах, с белым лебедем на щите. Длинные белокурые локоны, ниспадающие на плечи, нежные очертания лица, плавная сдержанность движений придавали всему облику юного рыцаря обаяние чистоты и женственного очарования. Теплым лиризмом были проникнуты и прощание Лоэнгрина с лебедем и его любовный дуэт с Эльзой, и знаменитый рассказ о Граале. Газеты отмечали полное совпадение сценического образа Алексеева с музыкальным, цельность и тонкость интерпретации партии, ее лирическое звучание. Также и зарубежные рецензенты сразу отметили необычайность, новизну трактовки роли Лоэнгрина, ее глубокую человечность. Лоэнгрин Алексеева, по словам газет, «более близок сердцу человека, нежели бестелесному духу белого рыцаря». Это очеловечивание образа, наполнение его реальным жизненным содержанием и является самобытной национальной особенностью искусства русских певцов, открывшей им путь к новаторству.
